Год жизни. Дороги, которые мы выбираем. Свет далекой звезды
Шрифт:
Какой смене выпадет честь забурить и взорвать последние метры, разделяющие штольни, — вот вопрос, который занимал бурильщиков и грузчиков.
«Сколько? Сколько прошли? Сколько осталось?» — спрашивали люди новой смены у предыдущей. «Сколько?» — спрашивал взгляд рабочего при встрече с маркшейдером. И каждый мысленно прикидывал: может быть, ему, его смене выпадет счастье сказать: «Туннель проложен!»
Близость и конкретность цели разожгли соревнование между сменами. Даже сменные вахтеры, стоящие у входа в штольню, соревновались между собой
Наконец до сбойки осталось всего пятнадцать метров. Работы на западном участке были приостановлены, чтобы сбойщики при взрывах не поранили кого-либо на противоположной стороне.
В эту ночь маркшейдер сообщил, что до сбойки осталось всего двенадцать метров.
И хотя работающим в эту смену было ясно, что сбойку произведет следующая, утренняя смена, все же каждый из них надеялся на чудо и верил, что двенадцатиметровая стена рухнет именно в эту ночь. Люди думали: «Кто может помешать бурильщику забурить шпуры поглубже, а запальщику заложить побольше аммониту? А там иди разбирайся, почему сбойка произошла раньше предполагаемого срока…»
Наконец шпуры пробурены, аммонит заложен. Прогрохотали взрывы. Вентиляторы продули взрывные газы, и все устремились к забою. Но как ни быстро бежал я по штольне, рабочие ночной смены и те, что пришли их сменять, опередили меня. Они бежали к забою, не дожидаясь, пока воздух очистится: одни с надеждой, что сбойка уже произошла, другие — что победу добудет их смена.
После отладки сбойки еще не произошло. К работе приступила утренняя смена.
Теперь уже всем было ясно, что в эту смену рухнут последние пять метров камня, разделяющие обе части туннеля.
И те, кто работал, и те, кто наблюдал за работой, — все сосредоточенно молчали. В полдень, обернувшись, я увидел, что в туннеле скопилось все комбинатское начальство. Директор, начальник Управления строительства, секретарь парторганизации стояли в некотором отдалении, не желая отвлекать работающих ни своим появлением, ни вопросами.
Меня удивило отсутствие Светланы. Я обнаружил его внезапно и никак не мог вспомнить, сколько часов мы не виделись с нею.
Мне показалось, что Светлана только что была здесь. Но потом я понял, что ошибаюсь: Светлана, насколько я мог вспомнить, не появлялась в штольне со вчерашнего вечера. Вероятно, спит после смены. Я решил послать рабочего предупредить ее о приближающейся сбойке.
До сих пор не помню, осуществил ли я свое намерение или, поддавшись общему волнению, забыл о нем. Впрочем, теперь это уже не так важно.
В этой смене бурили Агафонов и Нестеров.
Несколько часов назад, когда кончали работу бурильщики предыдущей смены, Агафонов уже стоял за их спинами. А теперь, точно сросшись с выбивающим частую дробь бурильным молотком, стиснув зубы, Агафонов напоминал пулеметчика, решившего стоять насмерть.
Он снял с себя ватник, рубаху. Буровая пыль покрыла его тело сплошной серой рубашкой.
И вдруг Агафонов
Он тут же вскочил и закричал на всю штольню:
— Пробурил! Ребята! На ту сторону пробурил!
И стал выдергивать бур из забоя. Теперь уже все бросились вперед, стараясь что-нибудь разглядеть сквозь образовавшуюся узкую дыру. Но ничего не увидели. Тогда Агафонов схватил воздухопроводный шланг и стал запихивать его в пробуренное отверстие. Видимо, на той стороне шланг подхватили и потянули; он вырвался из рук Агафонова и змеей пополз в дыру.
Я схватил конец шланга, поднес его ко рту и крикнул:
— Эй! Товарищи! Кто там на западном?!
И тотчас же приложил шланг к уху. Глухо, точно из колодца, до меня донеслись голоса.
— Отвечают! Отвечают! — закричал я.
Все наперебой стали вырывать у меня шланг, переговариваться «с той стороной», шутить, поздравлять…
Казалось, в штольне все оставалось по-прежнему: так же тускло горело электричество, так же светились капли воды на каменных стенах и свисала с потолка белесая плесень. И тем не менее всех охватило восторженное чувство, и все, что окружало нас, казалось новым, светлым, торжественным.
Кажется, Агафонов первым сообразил, что зря уходит драгоценное время. Он отнял у бурильщиков шланг в крикнул на «ту сторону»:
— Уходите из штольни, товарищи! Скоро будем палить! Через часок встретимся!
…Наконец бурение было закончено. Пришло время взрывников. Мы торопливо зашагали к выходу.
— Волнуешься, начальник? — спросил меня директор комбината.
— Очень.
— Что ж, дело естественное.
— Беспокоюсь, вывел ли Крамов своих людей из штольни? — сказал я.
— Конечно, — ответил директор и добавил — Только Крамова-то на участке уже нет.
— Как нет?! — воскликнул я.
— Уехал. Не удалось вам доругаться, — усмехнулся директор. — Телеграмма пришла из главка: немедленно откомандировать в распоряжение министерства, куда-то там его назначают. Сегодня и отбыл.
Как это могло случиться? После отъезда Хомякова комиссия по расследованию причин гибели Зайцева, ранее давшая заключение в пользу Крамова, возобновила свою работу. Помню, когда я пришел к директору рассказать о том, что узнал от Хомякова, директор сказал:
— Разные ползут слухи… Надо доследовать.
Видимо, Хомяков не одному мне высказывал свои подозрения.
И вот теперь Крамов уехал. Как же так?
— А дело Зайцева? — громко спросил я.
Директор пожал плечами.
— Перешлем все материалы следствия в главк.
Ноги мои внезапно онемели. В голове стучало: «Уехал! Сбежал! Побоялся расплаты!»
Когда Агафонов нагнал меня, я схватил старика за руку.
— Уехал Крамов! Сбежал! Министерство его отозвало!
— Ну и шут с ним, воздух будет чище, — ответил Агафонов. Видимо, мысли его были далеки от Крамова и всего того, что с ним связано.