Год жизни
Шрифт:
Пока Зоя вскрывала объемистую банку печеночного паштета и разогревала его на плите, Шатров и Сиротка перенесли весь багаж в комнату, откупорили один из ящиков и достали оттуда патефон с пластинками. Под звуки «Зимнего вальса» в фартуке, с недочищенной селедкой в руке, Зоя делала два-три круга с мужем или с Виктором и опять стремглав бежала к плите, где все шипело, бурлило и трещало.
Наконец ужин поспел. Одной табуретки не хватило. В ход пошел ящик. Сиротка лихо раскупорил две бутылки вермута и для крепости добавил в него спирта. Зоя храбро выпила целый стакан, чтобы не отставать от мужчин.
— Что ж не расскажешь, почему так долго не ехала? Я тут все глаза проглядел, изныл совсем. Говорила, приедешь первыми машинами, а сама... Уж праздник на носу.
— Прости, Алешенька,—приласкалась к мужу Зоя,— не ругай меня. Виновата, согласна. Но ты же знаешь меня, тряпичницу! Заказала в ателье костюм чехословацкого бостона. В Москве днем с огнем не найдешь! Дымчатосерый, не мнется, тонкий как шелк. Вот и просидела. Тут-то ведь и блузку негде сшить. Да и побаивалась сразу ехать, ждала, пока лед окрепнет.
Сиротка дважды выбегал прогреть мотор и уехал, лишь когда время перевалило за полночь. Шатровы остались одни. Алексей нетерпеливо подошел к жене, положил ей на плечо горячую ладонь и осторожно привлек к себе.
— Зоя!..
Тихонько улыбаясь, Зоя неуверенной рукой расстегнула блузку, потянулась всем телом.
— Алешенька-а, я совсем пьяна! Это все,— Зоя беспечно повела рукой вокруг, показывая на багаж и стол с остатками еды,— завтра. А сейчас — баиньки.
3
Сытый саврасый конек бежал хорошо, весело встряхивая коротко остриженной гривой. Комья снега, отлетая от подков, барабанили в передок щегольских санок с медвежьей полостью. Отворачиваясь от морозного ветра, Крутов сам правил лошадью. Рядом сидел начальник хозяйственной части Галган.
День выдался на редкость. Небо распахнулось так широко, что от света ломило глаза. Лишь в зените на невероятной высоте белыми перышками слоилось несколько облачков. Густая синева неба, казалось, звенела над тайгой. Запах снега, озона и мерзлой лиственницы струился в воздухе. Над крышами приисковых домов недвижно застыли в раздумье пухлые комочки дымков. Переплеты промывочных приборов, отдельные деревья, стрелы экскаваторов выступали так отчетливо, так резко, что казались выгравированными из черного железа. На западе открылась грозная горная цепь, отделенная от «Крайнего» сотней километров, почти всегда затянутая дымкой.
Стало видно, как велик прииск. Ни снегопад, ни морозный туман не закрывали сейчас самые дальние копры шахт, выросшие у кромки тайги. В разных направлениях по тропинкам в снегу брели черные цепочки людей. Там и сям бежали машины. Ослепительно сверкали выкрашенные алюминиевой краской тонкие мачты радиостанции. На одной из них вяло повис красный флаг.
— Денек-то сегодня, Игнат Петрович, а? — сказал Галган.— Аж дух играет. На что Васька, и тот, подлец,
— А на легковой тут и не разгонишься.
— Это вы верно подметили. Ехать некуда, бездорожье. А то б управление вам непременно «Победу» занарядило. В Атарен три штуки пришли: начальнику округа, секретарю райкома и главному геологу. И еще две на днях получают.
— Шут с ними. Я на лошадке куда надо доеду. Я человек не гордый. Мне бы... Ах, черт!
Занятый разговором, Крутов отвлекся от наблюдения за дорогой и только в последний момент заметил под самой мордой лошади женскую фигурку. Игнат Петрович едва успел рвануть вожжи. Санки круто свернули и, накренясь, промчались мимо женщины, обдав ее снегом. Женщина испуганно отскочила в сугроб. На мгновение мелькнуло ее негодующее лицо: сердитый излом тонких бровей, раздутые ноздри хорошо выточенного носа, блеск карих глаз.
— Чья такая? — озадаченно спросил Крутов, ослабляя вожжи.— Откуда? Не знаешь? Я ее ни разу не видал.
— Жена Шатрова. Третьего дня приехала на- прииск,— пояснил Галган.— Ее Сиротка из Атарена привез, когда ездил за буровой сталью. Ничего бабенка, с огоньком.
Крутов никак не реагировал на это определение и молчал до тех пор, пока санки не остановились у ворог подсобного хозяйства прииска. Сейчас же подбежал конюх. Выгрузив свое большое тело из санок, Игнат Петрович пошел к длинному свинарнику, до половины вросшему в снег.
Скрипнула низенькая дверь. В лицо Крутову пахнуло теплом и тяжелым, устоявшимся запахом навоза. За деревянными выбеленными решетками по обе стороны прохода стояли, лежали и почесывались розовые свиньи.
Чувствовалось, что их тела налиты жиром. Свиньи дружелюбно хрюкали, вопросительно поднимая подвижные пятачки, провожая людей внимательным взглядом маленьких глазок. В узкие грязные оконца слабо просачивался свет. Только в конце свинарника играл солнечный зайчик. Он то скользил по белым стенам, то перескакивал на свиные туши, и казалось, сейчас иэггцетина задымится под этим огненным зрачком.
В уголке дремала свинарка.
— Сколько свиней к празднику можем забить? — не оборачиваясь, спросил Крутов.
— Да парочку можно,— помедлив, отозвался Галган.
— Что-о? Десять!
— Помилуйте, Игнат Петрович,— вкрадчиво зашелестел Галган. Такой же высокий, как Крутов, но поуже в плечах, он шел сзади так близко, что его голова, казалось, покоилась на плече начальника прииска. Дыхание Галгана обдавало теплом ухо Игната Петровича,—А что управление скажет? Вам-то еще с полгоря, а меня за такое дело могут и по шапке.
— А плевал я на то, что управление скажет! Я здесь хозяин, я за все и в ответе. Такой праздник, а мы людей по губам помажем? Надо, чтоб в каждом доме ночь напролет песни пели, гуляли напропалую!
Закончив обход подсобного хозяйства, Крутов распорядился увеличить выдачу овса лошадям, утеплить дополнительно коровник, застеклить вторые рамы в птичнике и снова сел в санки. Рядом с ним, плотно запахнув свою зеленую бекешу на лисьем меху, по-прежнему бочком пристроился Галган.
Отъехав больше километра от подсобного хозяйства, вне всякой связи с предыдущим разговором Крутов вдруг