Года любви и дни печали

Дементьев Андрей Дмитриевич

* * *

Говорят, что друзей Не должно быть много, Как много не может быть Королей. Представьте — Была б на земле Лишь одна дорога Для всех людей, Живущих на ней. И как бы тогда Мы искали друг друга? Сколько бы не повидали Чужих краев… Одной дорогой Я шел в разлуку, Другая дорога Нас сблизила вновь. И потому всякий раз душа трепетала, Когда открывал я новых друзей. И все ж у меня их, наверное, мало Для долгой жизни моей.

Еврейские жены

Еврейских жен не спутаешь с другими. Пусть даже и не близок им иврит. Я каждую возвел бы в ранг богини, Сперва умерив вес и аппетит. О, как они красноречивы в споре, Когда неправы, судя по всему. Душа их – как разгневанное море. И тут уже не выплыть никому. Мой

друг художник – молодой и светский, Разводом огорчась очередным, Спросил в тоске – «Что делать? Посоветуй». И я сказал – «Езжай в Иерусалим…» Престиж еврейских жен недосягаем. Непредсказуем и характер их. Когда они своих мужей ругают, То потому, что очень верят в них. В их избранность, надежность и удачу. Боясь – не потерялись бы в толпе. А неудачи – ничего не значат. Была бы лишь уверенность в себе. И чтоб не обмануть их ожиданий, Мужья обречены на чудеса: Рекорды, книги, бизнес женам дарят, Чтоб гордостью наполнить их глаза. Еврейским женам угодить не просто. Избранник – он единственный из всех. Они хотят любимых видеть в звездах, В деяньях, обреченных на успех. И потому ни в чем не знают меры, Когда мужей выводят в короли… Без женской одержимости и веры Они бы на вершины не взошли… Пою хвалу терпению мужскому. Еврейским женам почесть воздаю. Одна из них не просто мне знакома, Она судьбу возвысила мою. Иерусалим

* * *

Ане

Я счастлив снова думать о тебе, И дум таких уже теперь не мерено. Я радуюсь, что ты в моей судьбе. И уходить, как будто, не намерена. Благодарю судьбу за первый день любви. За все другие, что еще предвидятся. Твое молчанье и слова твои, Как вздох царевны на влюбленность витязя.

* * *

Поэзия — Рискованный полет. Что страховаться Полотном газетным? А если падать — Так на черный лед. Как это и положено Поэтам.

Сказание об Андрее Вознесенском

На Пятой авеню Я встретился случайно С открытым внове шармом И с юностью своей. На солнечной витрине Висел пиджак печально, Такой же, что когда-то Носил мой друг Андрей. Мистическое чувство Мне душу опалило. И распахнул я двери, Поверив в чудеса. Но чуда не случилось. И я ушел уныло От образа Андрея, Не осушив глаза. Я перепутал годы, Смешал все наши даты В надежде, что нежданно Жизнь обратится вспять. Но друг мой виновато Смотрел из дальней дали, И ничего в ответ мне Уже не мог сказать. …Он мчался по Нью-Йорку, С иголочки одетый, Как будто поднимался Над залами Москвы. И васильки Шагала, Что были им воспеты, Смотрели вслед с плаката Глазами синевы. В машине пел Боб Дилан, И давней песней этой Певец прощался с другом, О чем никто не знал. Последняя поездка Великого поэта… Но ждал Политехнический — Его любимый зал. …Я вижу эту сцену. Царит на ней цветасто Сверхсовременный витязь И поднята рука. Встает над залом властно Во весь свой рост великий Единственная в мире Надежная строка. Он был пижон и модник Любил цветные кепки И куртки от Кардена. И шарфик `a Paris. И рядом с ним нелепо Светился чей-то галстук, На чьих-то старых брюках Вздувались пузыри. Не зря же и в стихах он Так увлекался формой, Что вмиг был узнаваем Почти в любом ряду. А что всех удивляло, — Ему казалось нормой, Когда бросал алмазы В словесную руду. Я не хочу мириться С его земным уходом. Не может свет погаснуть, Когда падет во тьму. Андрей в своей стихии, Как Байрон, мог быть лордом. Судьба же подарила Небесный сан ему. И Господа просил он Послать ему второго, Чтоб поровну общаться, Он так был одинок… Господь не принял просьбу. Не делят Божье слово. Жил без дублера Пушкин. И Лермонтов, и Блок. По синему экрану Летят куда-то птицы. Легки и чутки крылья, И музыкален звук… Но птиц тех белоснежных Я принял за страницы, Умчавшиеся в вечность С его уставших рук. В своих стихах последних Немногого просил он: «Храните душу чистой, Не троньте красоту…» Был голос

полон силы. В нем столько было веры, Что мир, устав от крика, Услышал просьбу ту. Июнь. 2010. Нью-Йорк – Москва

* * *

Добрый порыв не бывает некстати. Доброе слово всех прочих нужней. Я не жалею, что годы потратил На долгожданных и верных друзей. Правда, обида случилась однажды: Друг оплошал на крутом вираже И не пришел, хоть я очень нуждался, Горькую метку оставив в душе. Так уж случилось… Но все мы ранимы. И не прощаем предательств и зла… Встретилась ложь — Ты прошествовал мимо, Как мимо сердца и дружба прошла. Добрый порыв не бывает некстати. И ничего изменить в нем нельзя. Я бы хотел, чтоб мне верил читатель, Как доверяют друг другу друзья.

* * *

Младший брат Онегина Печорин Многому учился у него. Мог любую истину оспорить, Только бы добиться своего. А Татьяне и печальной Мери С братьями весьма не повезло. Им достались горькие потери. А любви – насмешливое зло.

* * *

Мой читатель уходит. Покидает меня. Книголюбов в народе Меньше день ото дня. Кто-то возраст свой лечит. Нездоров, стало быть. А иным просто нечем За стихи заплатить. Те, кто бизнесом занят, Книг не любят читать. Не страницы, а «мани» Им привычней листать. Все равно я не верю, Что разлука пришла. С обоюдной потерей Не смирится душа. Все вернется когда-то Вновь на круги своя. Это жизнь виновата В том, что в панике я.

* * *

Я устал от этой жизни, От ее проблем. От речей пустопорожних, Взявших души в плен. Я устал от этой жизни, От ее невзгод, Где горбатится И терпит Горести народ. Где история в загоне, Прошлое – в дерьме. «Ничего не надо помнить», — Говорят стране. Я устал от этой жизни, Где порядка нет, Потому что нашей власти Слишком мало лет. Ей бы надо подучиться, Прежде чем учить Тех, Кто смотрит с укоризной На лихую прыть. Я устал от этой жизни, Взятой напрокат… Может, кто-то мне подскажет, Кто в том виноват?

* * *

Северный Кавказ — Швейцарские пейзажи. Горные вершины, Грусть и красота… Мне бы здесь остаться. Я бы славно з'aжил. Да не отпускают Отчие места. Пятигорск

Другу

Сердце просит пощады. Просит сбавить накал… «Не дождешься награды, Добрых слов и похвал. И за то, что открыто, По веленью любви Ты чужие обиды Принимал, как свои. Призывал Божью милость К тем, кто падал во грех. И считал справедливость Привилегией всех. Не боялся начальству Возражать на виду. И менять свое счастье На чужую беду. И тупому молчанью Вызов предпочитал, Когда ложь величали, Не стесняясь похвал. Когда правду гноили, Напрягая слова…» Трудно жить в этом мире, Если совесть жива.

* * *

Темами для будущих стихов — Может обернуться жизнь поэта. Вся – от торжества и до грехов, Вся – от горькой тьмы до света. Это только внешне о себе Откровенно говорит поэт нам. Речь его, по сути, о судьбе И о буднях Родины заветной. Время через частные черты Снова распахнется настежь. Все – от неожиданной беды До чужого счастья. У поэта нет других забот, Как открыться людям. Потому что в нем всегда живет Эта схожесть судеб.

Памяти сына

Листаю жизнь твою, как книгу… И с незаполненных страниц Я вновь тебе в былое крикну: «В непредсказуемость вернись!» Здесь без тебя так одиноко, Как одинок наш старый дом… И тишина глядит из окон, Как будто спит он мертвым сном. Я помню – детство в нем носилось. Вился над крышей синий дым. Тогда еще нам не грозила Разлука взглядом неземным. Я думал, что так вечно будет. Ты – рядом. А года не в счет. Но ты ушел… И неподсуден Твой неожиданный уход. Москва – Иерусалим. 1996–2010