Годы испытаний. Книга 2
Шрифт:
Малахов шел вдоль шеренги, всматривался в лицо бойцов, выбирая лучших.
– Ты, Куралесин, Корионов, Кленкин… Мухетдинов, Калинов, Павленко, Гавриков, Кочетков, Куранов, Сокол, Софинов, Логвиненко, Аралекян, Пузаков, Гурмешвили, Юхнов, Охапкин, Голодед.
Еж выстроил группу. Старшина роздал боеприпасы, лыжи, маскировочные халаты.
Малахов шел вдоль шеренги, всматривался в лица бойцов, ставил задачу:
– Обходом высоты слева выйти к оврагу Дубовый и занять позиции у его выхода к дороге. Две роты нашего батальона по сигналу «зеленая ракета» атакуют вражеских лыжников. Белофиннам
– Есть, товарищ младший лейтенант, задача ясна, - уверенно повторил Еж.
Бойцы надевали маскировочные халаты и, сливаясь со снегом, исчезали в ночной тьме.
Вскоре со стороны чернеющего впереди леса взлетела зеленая, ракета. Ее бледно-мертвенный свет долго дрожал над заснеженными полями. Еж подал команду.
– Ребята, нажмем! Роты пошли в атаку… За мной!
– И, решив сократить путь, он стремительно спустился по склону высоты.
Внизу у облепленной снегом березы группа остановилась. Еж послал в разведку Корионова.
Пересекли лес, поле, еще редкий лесок и только стали взбираться на высотку, как совсем близко раздалась длинная автоматная очередь. В ответ ей донеслось несколько коротких.
«Эх, шляпа, не выдержал, - подумал Еж о Корионове, - говорил - в бой не вступать. Нервишки сдали… Придется на помощь идти. А может, он нарочито бой с ними завязал, чтобы задержать, пока мы доберемся до места засады?»
Еж, а за ним и бойцы устремились вперед. Вот уже и овраг; крутые берега его заросли густым кустарником. Быстро заняли позиции. Еж только что успел поставить каждому задачу, как по скату высоты заскользили тени вражеских лыжников. «Поспели, поспели!» - обрадовался Еж и забеспокоился: «А где же все-таки Корионов?» Мухетдинов изготовился для стрельбы из пулемета, но Еж положил ему руку на плечо:
– Подпускай ближе. Огонь - по моей команде.
Силуэты вражеских лыжников все ближе и ближе. Мухетдинов тяжело вздохнул.
– Разреши, товарищ командир?…
– Потерпи маленько!
– сердился Еж.
Когда же до лыжников осталось не больше пятидесяти метров, Еж скомандовал:
– Огонь!
Мухетдинов дал из пулемета длинную очередь, а затем бил короткими. Еж, Павленко и Клеикин посылали очередь за очередью из автоматов, а Калинов, тщательно прицеливаясь, редко, но без промаха стрелял из снайперской винтовки.
Лыжники, словно призраки, пропадали. По склону высоты скользили лишь две тени. За ними устремились Кленкин и Павленко и вскоре настигли их и привели.
– Куралесин и Павленко, отведете пленных в штаб!
– распорядился Еж.
– А мы поищем Корионова.
Еж с группой бойцов долго ходили по склону той высотки с одиноким деревом, откуда была услышана первая автоматная стрельба. Трупов много, но все это чужие. У самого подножья высотки возле тощего куста Еж заметил лежащего на снегу бойца. Это был Корионов. Щекой он припал к ложе автомата, в выброшенной вперед руке его была зажата граната.
«Не успел метнуть», - подумал Еж и, с трудом разжав пальцы, освободил гранату. Подошел Калинов, сказал:
– Как дров, наложили фашистов метрах в тридцати отсюда.
Когда вернулись в полк, Ежа вызвал подполковник Бурунов. Он шагнул Ежу навстречу и протянул руку:
– Спасибо, товарищ младший сержант. Отлично действовали. Вам и всей вашей группе объявляю благодарность.
– Служу Советскому Союзу, - ответил взволнованно Еж и застыл по команде «смирно».
– В ночном бою ваша группа уничтожила сорок одного вражеского лыжника, - сообщил командир полка и, обращаясь к командиру роты Малахову, находящемуся здесь же, приказал: - Представить всех к награде медалями «За отвагу». А погибшего геройски в бою бойца Корионова - к ордену Красной Звезды посмертно.
Глава вторая
Сегодня к командиру партизанского отряда Кондрату Мозольксву приковыляла из Долгого Моха бабка Потыличиха - партизанская связная. Мозолькова мучил ревматизм ног, и он лежал в постели.
– Ну, Кондрат Степанович, к царю-батюшке во дворец легче было, чем к тебе попасть. Кругом стража, и каждый на меня свою пушку наставляет. Пока добралась до твоего штаба, запамятовала, сколько раз сердце в пятках побывало.
Потыличиха дотошно осматривала землянку командира отряда.
– А ты, значит, сердешный, занемог? И давненько у тебя это с ногами?
– Считай, с гражданской войны, в болотах белорусских подцепил эту болячку.
– Вот не знала я, грешная, а ведь у меня настойка такая и мазь имеется. Недельку помажешь - и как рукой сымет. Вот те крест, - перекрестилась Потыличиха и продолжала: - Ну, Кондрат Степанович, устроился ты ладно. Тепленько у тебя тут и домовито, что в избе хорошей. Понятно, в начальниках ты. Вот тебе и почет и уважение. В нашей деревне только о тебе и россказни…
– Ладно, рассказывай, чего там в Долгом Мохе творится?
Потыличиха оглянулась кругом, наклонилась и, приставив ладонь к губам, зашептала:
– Немцы, Кондраша, с тобой покончить собираются. У меня в постояльцах такой немец живет злющий, как собака. В черном мундире и исподлобья глядит. Румпель по фамилии, «сес-сес» какой-то. В деревне приказов понавешали. Баб насильничают. Из хаты ночью выйдешь по нужде - расстрел. Бабам больше двух собираться не велено - расстрел. Так этот «сес-сес», говорят люди, приехал, Кондраша, тебя ловить.
– Вот ты мне скажи лучше, как правнуки мои живут - Сережка да Андрей?
– Беда мне с ними, Степанович. Того и гляди, немцы распознают, чьи они. А среди наших в деревне, ох, какие злые люди есть. Скрынников, подлюга, к немцам переметнулся, бургомистром его назначили. Пузняева откель-то прислали. Тот плетки из рук не выпускает, и по малому и по старому ходит она. Сама видела, как он бригадира, одноглазого Коновалова, порол, изверг. Евтух Кушник с Пузняевым заигрывает. Как увидит, так и к себе самогон пить тащит. Евтух на всю округу своим самогоном славится. Особый секрет знает, как его варить. Что слеза чистый, а по крепости - спирт. Сенька и Сидор Клипиковы - братья, что из тюрьмы не вылазили, - возвратились, и Пузняев их к себе полицаями забрал служить.