Годы нашей жизни
Шрифт:
«Он принадлежал к первым строителям нашей советской системы. В буре революционных событий, ломки и хаоса уверенно и стойко принялся он устанавливать революционный порядок» — так вспоминает Григорий Иванович Петровский Саммера в первые месяцы революции.
Человек по характеру мягкий, сердечный и деликатный, Иван Адамович боец несгибаемый, твердый и непоколебимый. Контрреволюция плетет на Севере паутину заговоров, предательств, чтобы изолировать Вологду и покончить с Советской властью. Город на осадном положении, и член ревкома Саммер двадцать четыре часа в сутки занят организацией обороны, снабжением и обеспечением Красной
Неделями он не успевает забежать домой поглядеть на своих ребят. Со старшим, Виктором, он попрощался на улице возле ревкома (тот в свои семнадцать лет ушел на фронт бить Колчака), а девочек не помнит, когда видел. Все его дети родились в ссылке и почти совершенно не видели отца. Они подрастали, а он в тюрьме, в крепости.
Какое счастье, что есть на свете Люба!.. Все годы ссылки она с ним рядом. Как нелегко быть женой революционера и матерью его детей! Люба все вынесла, не согнулась. В семнадцатом она вступила в партию, пошла в Красную Армию и теперь служит в армейском политотделе. А он целыми сутками в ревкоме, в губкоме, в губсовнархозе. И так день за днем, месяц за месяцем.
В Москве он тоже раньше трех часов утра домой не возвращается. Ночью придет, посмотрит на своих девочек, поправит на них одеяло (за одеяло спасибо коменданту Дома Советов, у Любичей ведь своего ничего нет!). Когда младшая, Нина, заболела, хотели что-нибудь выменять на бутылку молока, но ничего, кроме завалявшихся двух дюжин пуговиц, не собрали. А в Москве девятнадцатого года молока и за золото не всегда можно было раздобыть.
Вот уже несколько месяцев, как Иван Адамович приехал сюда из Вологды. Сам Ленин предложил отозвать Саммера. Экономист, финансист, большой знаток хозяйства. В Наркомфин его, членом коллегии. И одновременно — в Центросоюз: в кооперации засело немало эсеров и меньшевиков, путающих дело.
— Считайте, Иван Адамович, что вы на фронте, На хозяйственном, на кооперативном. Ведь разруха, голод — враг не менее опасный, чем Колчак, Деникин и Антанта.
…Петровский и Чубарь не раз докладывали Ленину об острой нехватке кадров. Украине очень нужны работники!
Возник вопрос о человеке, который мог бы возглавить важнейшую отрасль украинской экономики — на развалинах нужно создать кооперацию, которая поведет торговлю в городах и селах. Ленин подумал о Саммере. Весь девятнадцатый год этот человек тащил груз огромной работы, но никто ни разу не слыхал, чтобы он посетовал, на что-то пожаловался. Как всегда, ровен, сдержан. А Ленин знал, что на сердце у старого товарища. Недавно пришла весть о гибели сына Виктора в бою под Вяткой.
Через несколько месяцев после сообщения о гибели Виктора прибывший на совещание командующий Восточным фронтом рассказывал о нескольких красноармейцах, которые оказались во вражеском тылу. Беляки преследовали их, но безуспешно. Красноармейцы ушли в болота, питались ягодами и вот теперь сумели пробраться к своим. Среди этих бойцов, которых считали погибшими, был и сын Саммера — Виктор. Узнав об этом, Ленин поручил связаться по прямому проводу, немедленно проверить. Получив подтверждение, он сам позвонил во второй Дом Советов, чтобы передать Саммерам счастливую весть.
ХЛЕБ И СОЛЬ
Хлеб и соль…
— Сколько стоит на рынке пуд зерна?
—
— А пуд соли?
— В пять раз дороже.
Соляной голод… Даже для той соли, которую удается добыть в Донбассе, нет вагонов. А те, что возят, — дырявые, разбитые. Погрузят тысячу пудов, а привезут пятьсот, в лучшем случае восемьсот. Из Бахмута отправили сорок два вагона соли, в пути пришлось семнадцать отцепить.
Длинные, пожелтевшие пальцы Саммера бегают по строчкам сводок рыночных цен. Соль… В Харькове и Полтаве — 60 тысяч, в Киеве — 70 тысяч, в Чернигове — 73 тысячи рублей за пуд…
Соль и хлеб…
Рядом со сводками на столе лежат пачки бюллетеней. Заголовки повторяют слова «голод», «помощь голодающим».
Чем помочь Поволжью? Оно уже совсем без хлеба. Голод явился и в степные губернии Украины. Перед Саммером список «голодных уездов». Хлеб и соль занимают все мысли члена Совнаркома и председателя Всеукраинского кооперативного союза Ивана Адамовича Саммера.
В четыре ночи погас свет в его кабинете, окна которого раскрыты в весеннюю харьковскую ночь 1921 года. А в восемь утра Иван Адамович уже склонился над сводками. В девять у него заседание Центральной кооперативной комиссии помощи голодающим. В одиннадцать — чрезвычайная комиссия по соли. И целый день в его кабинет идут люди — из волостей, уездов, с сотнями вопросов и нужд.
Хлеб и соль… Мобилизация продовольственных ресурсов и запасов, давно исчерпанных. И все-таки поиски. Поиски товаров для закупок хлеба в «благополучных уездах». Митинг красноармейцев, постановивших отдавать в «фонд помгола» треть своего полуголодного пайка… Сбор грибов и ягод. Вагоны, которых не дает железная дорога… Рабочие бригады, уезжающие на помощь селу. Борьба с кулачеством, которое не хочет сдавать позиций, захваченных во многих кооперативах… Нападения банд на магазины сельпо… Революция победила, но кроме врагов внутренних и внешних на нее теперь покушаются неурожай, голод, разруха.
Поздним весенним вечером разговор об этом ведут Саммер и редактор «Вiстей» Блакитный. С Василием Блакитным они подружились. Иван Адамович уже привык — каждый день в «Вiстях» передовая за подписью Блакитного. «Тяжкие цепи разрухи грозят смертью… Разбить цели…»
Редактор — поэт душой и по призванию. Но его муза сейчас занята семенами, посевной, кооперацией, борьбой с голодом.
— Какие запасы хлеба у кооперации? — Блакитный, откинувшись на широкую спинку старого, видавшего виды кресла, провел рукой по покрасневшим векам.
— Хлеба осталось ничтожно мало, а будет еще меньше… Я должен говорить, а вы писать только правду. — Саммер ходит от стола к окну и обратно.
Они чем-то похожи друг на друга. Оба высокие, худые, бледные, с вытянутыми лицами. Гимнастерка висит на Блакитном. Почти вся страна теперь одета в гимнастерки и тужурки. Саммер по старой привычке носит пиджак и галстук. На нем старенький костюм, который носил еще вологодский помощник присяжного поверенного. Собеседники просидели до полуночи и сами не заметили, как от дел, от сводок, от передовой «Спасение от голода», которую Блакитный собирается написать, перешли к Пушкину, Шевченко и Лесе. Как давно Саммер не говорил о стихах! Еще со студенческих лет любовь к поэзии и музыке вошла в его сердце. И ни каземат Петропавловки, ни годы тюрем и ссылок — ничто не могло погасить его любовь к искусству.