Годы нашей жизни
Шрифт:
К сожалению, теперь у него совсем нет времени. Спит он часа четыре в сутки, не больше, но все-таки иной раз урвет полчаса, чтобы полистать любимый том.
Они говорили о поэзии, а на столе, рядом с книгой стихов, лежали написанные на оберточной цветной бумаге сводки рыночных цен, в которых пестрели нули: пуд картофеля — 30 000 рублей, пуд мяса — 194 000, а пуд сахару — свыше полумиллиона.
Шел четвертый год республики…
НА ЗАСЕДАНИИ СОВНАРКОМА
Заседает
Председательствует Влас Чубарь.
Члены Совнаркома сидят за небольшими столами.
Иван Адамович выступает уже третий раз. Дела торговли, кооперации не сходят с повестки дня. Но сегодня их особенно много. На середину июня намечена сессия ВУЦИКа специально по этим вопросам. Основной доклад поручен Саммеру. Положение необыкновенно трудное. Основной торговый аппарат в республике — кооперация. Но чем ей торговать? В рабкоопах и сельпо жестокий товарный голод. А на рынке, если сыщешь катушку ниток, аршин ситца, фунт мыла, нужно заплатить тысяч пятнадцать — двадцать, за пару подошв — пятьдесят, а то и все шестьдесят тысяч рублей.
Со всех концов республики требуют товары, а они поступают по нескольку десятков вагонов. И чуть ли не о каждом вагоне вопрос решает Совнарком.
Где взять товары?
Кооперация разослала людей на фабрики, чтобы вступить с ними в договорные отношения, оказать содействие в восстановлении, помочь в выпуске первой продукции. Действуя в духе новой экономической политики, кооперативы берут в аренду предприятия пищевой, кожевенной, химической промышленности. Уже удалось наладить несколько заводов для производства мыла, крахмала и патоки, консервов. Волынская кооперация стала выпускать кожу. В приморских районах открыли рыбные промыслы. Кооперация отправила большие артели заготовлять лес.
Саммер просит дополнительные вагоны для июньских перевозок. Но вагонов нет!
Фрунзе заметил, что Саммер говорит напрягаясь. И вид у него совсем больной. Еще с утра Иван Адамович чувствовал себя очень плохо. Но даже самому себе не хотел в этом признаться. И он поехал в Совнарком! Под вечер ему стало еще хуже. Начался жар, пошли круги перед глазами, люстра зашаталась. Не хватало еще свалиться на заседании Совнаркома!
В перерыве он стал у раскрытого окна. Казалось, сейчас подышит свежим воздухом, и все пройдет.
Фрунзе, показывая на него глазами, что-то говорил Чубарю. Влас Яковлевич подошел к Саммеру.
— Есть предложение вопрос о таможнях и борьбе с контрабандой перенести на следующее заседание.
Саммер просил Чубаря не откладывать.
— Слушайте, Иван Адамович, я ведь по глазам вижу: у вас температура. Поезжайте, пожалуйста, и ложитесь.
Саммер отнекивался, но Чубарь настоял на своем.
Пришлось подчиниться. Саммер ехал домой, — а его домом был кабинет в Харинском переулке, где находилось правление Вукоопсоюза, — по дороге решая, что сейчас немного отдохнет, полежит на койке, а потом займется неотложным делом: подготовкой торговых переговоров с Румынией…
ДВЕ
Болезнь свалила его, но, даже лежа на койке в углу кабинета, укрытый солдатским одеялом, он продолжал работать, диктовал телеграммы, разговаривал по телефону, требовал сводок от губерний и уездов.
В эти последние недели июня 1921 года Саммер с железной настойчивостью собирал украинский кооперативный фонд помощи голодающим. Он боролся с голодом, за спасение тысяч человеческих жизней и не имел времени бороться за свою собственную.
В субботу, 25 июня, как всегда в восемь часов утра, Иван Адамович начал свой трудовой день. А без пяти минут девять его сердце остановилось.
Он сгорел за две недели болезни.
— Ему некогда было лечиться, — с горечью и болью сказал Петровский, когда ему сообщили о смерти Ивана Адамовича.
Украина выражала искреннюю скорбь по поводу этой утраты. В республике любили и очень уважали Саммера. Ни старые заслуги по подполью, ни высокое положение члена ВУЦИКа, Совнаркома, председателя Кооперативной комиссии ЦК и Всеукраинского кооперативного Союза, руководителя внутренней и внешней торговли республики никогда не кружили Ивану Адамовичу голову, он всегда был прост, искренен, душевен и человечен.
Газета ЦК КП(б)У «Комунiст» рядом с сообщениями центральных партийных и советских организаций о смерти Саммера напечатала проникновенное слово памяти старейшего большевика, слово, в котором ощущаешь дух, атмосферу и даже стиль первых послереволюционных лет:
«Никто не мог бы упрекнуть Саммера в чем-нибудь как человека или коммуниста. Однако два преступления остались на совести Ивана Адамовича.
Первое. Его многолетнее преступление перед царизмом и буржуазией, с которыми он боролся всю жизнь.
И второе — его преступление перед самим собой, постоянное пренебрежение своим здоровьем и силами.
За первый грех он имел приговоры романовских судов, тюрьмы и ссылки. И получил оправдание от восторжествовавшей русской революции.
За второе — он заплатил жизнью…»
В воскресенье 26 июня 1921 года Харьков хоронил Саммера. От Харинского переулка, который в те дни декретом Совнаркома был переименован в Саммеровский, огромная процессия по Сумской, по площади Тевелева потянулась к ВУЦИКу, затем — к Совнаркому, где была гражданская панихида.
— Пройдет немного времени, и в числе апостолов нового человечества имя товарища Саммера займет почетное место, — сказал в своей речи Петровский.
Есть свидетельство о том, как тяжело Ленин переживал смерть старого товарища по партии, по совместной борьбе.
В те дни у Владимира Ильича побывал А. Г. Шлихтер. Намечалось его назначение торгпредом в Швецию, которое этот боец партии принял как отправку на отдых в то время, когда в стране столько трудных дел.
— Что вы, что вы, — сказал Ильич, — дело идет не о посылке вас на покой, хотя вы совсем ошибаетесь, думая, что вам не нужен отдых…