Годы огневые
Шрифт:
Мы отправились к дежурному офицеру. Дежурный нам выписал путевки. С ними мы должны были зайти еще в городскую комендатуру, где выписывался особый документ на право жительства.
Наконец, мы вернулись снова в гостиницу «Централь» и передали английскому капитану бумажную добычу.
Капитан внимательно прочел все бумажки, потом протянул их нам и сказал, грустно разводя руками, что он не может нас поселить, потому что мест в гостинице нет.
Не знаю, что он увидел в этот момент на наших лицах, только он вдруг заявил:
— Я могу поселить одного
Мы категорически заявили, что нехорошо так безжалостно поступать с английским офицером, нужно хотя бы спросить его согласия.
— Он сейчас в баре, — сказал капитан, — я познакомлю вас с ним.
Но нам не пришлось беспокоить английского майора. Обстоятельства сложились так. Пока офицер бегал в бар, мы сказали служителю, чтоб он отнес наши чемоданы в свободные комнаты. Служитель взял чемоданы и пошел наверх. Нам оставалось назвать капитану только номера комнат. Офицер был удивлен, а мы устроены.
Наступил вечер. Мы вышли из гостиницы. Город напоминал казарму, а улицы ее — коридоры, по которым прогуливались солдаты. Здесь были шотландцы, австралийцы, канадцы. Город был для них тесен. В каждом квартале светилось по нескольку баров. Бары заполняли военные. Мы зашли и сели у стойки. Парни в зеленых мундирах тянули спиртное из узких высоких стаканов так, словно они в Африке, а в стакане — прохладительный напиток. Мы удивились столь непомерной жажде. Высокий парень, с длинной орденской лентой на груди, сердито пробормотал: «Что прикажете делать человеку, который шесть лет не был дома и неизвестно, когда вернется домой? Петь псалмы?» Видно, ему здесь порядочно все осточертело. Выпив, оп обернулся к нам и, подмигнув своим товарищам, в свою очередь спросил:
— Какого черта вы здесь? И неужели вам также не надоело болтаться по свету и лезть не в свои дела?
Мы были удивлены таким грубым вопросом. Но высокий парень объяснил:
— Ведь вы же поляки, — и добавил, кивнув куда–то в сторону гладко причесанной головой: — Андерсовцы. Вам тоже не легче, — и предложил выпить совместно.
Видно, наш русский выговор они приняли за польский, штатские костюмы, очевидно, были выходной одеждой польских андерсовских офицеров.
Мы сказали, что мы русские. Английский солдат переспросил, серьезно глядя в глаза:
— Вы советские русские?
— Да.
Тогда он встал и, почему–то быстро оглянувшись по сторонам, поднял бокал и произнес негромко:
— За русских солдат, за русский народ!
Выпив, он разбил бокал о каблук, то же сделали его товарищи. Мы вышли на улицу. Возле бара стояли в ожидании испитые женщины, с темными впалыми глазами. Мы шли к порту. Навстречу нам попадались одни военные, а из местного населения только женщины, подобные виденным у бара. Остальные жители города, по–видимому, вечерами предпочитали сидеть дома, улицы не принадлежали им вечером.
С моря порт и город были освещены мощными столбами голубого света прожекторов военных кораблей, стоящих на рейде. Иллюминация
Свет прожекторов с английских кораблей имел некое символическое значение.
Это мы поняли, пройдясь по набережной, у стенок причалов которой впритык друг к другу стояли серые английские стальные корабли с расчехленными орудиями, как сильная морская стража. Ими были блокированы разноцветные деревянные рыбачьи барки — местный деревянный флот.
Населенно Юлийской Крайны и Триеста, которое четыре года вело под руководством национально–освободительных комитетов кровавую борьбу против фашизма, выразило свою волю избранием народного правительства уже в 1943 году, непосредственно после итальянской капитуляции. Освободительный Совет города Триеста был избран 15 мая 1945 года на собрании 1348 делегатов, представлявших 75 процентов избирателей. Областной народно–освободительный комитет создал «Народную защиту» — милицию, составленную из борцов–антифашистов, и народные суды, в функции которых входило наказание явных преступников войны — фашистских заправил.
Народно–освободительные комитеты разработали программу своей деятельности, отвечающую тем обычным задачам, которые ставили перед собой другие демократические народные системы, стряхнувшие с себя тиранию фашистской военной оккупационной диктатуры.
Но судьбою, или точнее союзническим Военным управлением, в руки которого попала судьба этого куска суши, все было решено иначе.
Союзническое Военное управление упразднило правительство, народную милицию и народные суды и, несмотря на всенародный протест, выразившийся во всеобщих стачках, оставалось неколебимым в своем решении.
В результате столь грубого обращения послушная военной силе фортуна начала проявлять удивительную благосклонность к фашистским элементам.
3 ноября 1945 года, в годовщину вступления итальянских войск в Триест, фашисты и шовинисты устроили в городе с одобрения властей демонстрацию угрожающего характера; для усиления ее из итальянских городов прибыли в Триест на автомобилях фашистские молодчики, вооруженные огнестрельным оружием, палками и ножами. В результате вмешательства новой полиции, созданной военными властями, оказались пострадавшими и арестованными 120 антифашистов, один убит, 20 тяжело ранены.
Из фашистских элементов никто по пострадал. Оно и понятно, если учесть состав нынешней полиции, которая действует по принципу: своих не обижать.
Но зато какие беспримерные жестокости по отношению к антифашистам! Нам известен случай, когда полицейский Эмилио Билласо застрелил в Триесте двух рабочих — Дероза и Коверлица — в кафе только за то, что они, сидя за столиком, пели партизанскую песню.
Беспримерная разнузданность этих вооруженных сил достигла своего предела во время расстрела рабочей демонстрации в рабочем районе Триеста Шкедне 10 марта 1946 года.