Годы в броне
Шрифт:
Наши успехи на Калининском фронте по сравнению с блестящими победами, одержанными Красной Армией на Волге, выглядели весьма скромно. За две недели наступления мы прошли не более пятидесяти километров. Это было очень мало. 9-я немецкая армия, хотя и понесла значительные потери, все же удержалась на своих позициях.
Темп продвижения нашего соседа справа - корпуса генерала Соломатина, наступавшего в центре боевых порядков гитлеровцев, тоже оставлял желать лучшего.
Не добились особого успеха и войска генерала Корчагина, наносившие главный удар на юг, в основание главной группировки противника.
Замысел командования
Тем не менее действия механизированных корпусов расценивались положительно. И прежде всего потому, что они как бы продолжали наступательный порыв советских войск на Волге, Кавказе и на Дону. Здесь, на севере, мы сковали крупную вражескую группировку, вцепились в нее мертвой хваткой, загнали в непроходимые снега и окончательно воспретили ей какие бы то ни было переброски на юг.
Бои в районе Ржев, Белый явились для нас хорошим уроком. Все три корпуса, их командный состав, сержанты и солдаты, получившие боевое крещение в тех тяжелых условиях, впоследствии с блеском показали себя в битвах под Курском, на Украине, в Польше, Германии и стали гвардейскими.
Генерал Катуков и начальник штаба Никитин в те дни не давали мне ни минуты покоя, требуя все новых данных о группировке противника, о его действиях и намерениях.
Одна за другой уходили группы разведчиков к фронту и в тыл врага. Разведывательные поиски чередовались с засадами. Шла изнурительная охота за "языком".
По службе у меня все шло благополучно. Но полного удовлетворения она не приносила. Душа моя рвалась в родную стихию - к танкистам.
Мое настроение не осталось незамеченным: Михаил Ефимович Катуков понимал людей с полуслова.
Осуществиться моим намерениям в скором времени помог случай. Выяснилось, что неудачно идут дела в 1-й механизированной бригаде нашего корпуса. Командир этой бригады пехотинец полковник Иван Васильевич Мельников явно недооценивал тех преимуществ, которые давало использование танков и механизированных войск. Начальник штаба 1-й бригады не отличался высокой организованностью. Управление в бою было нарушено. Танковый полк этой бригады действовал в отрыве от мотобатальонов, последние, не имея танковой и артиллерийской поддержки, застряли в снегу. Связь с двумя батальонами была потеряна. Все эти факты отрицательно сказывались на делах корпуса в целом, что не на шутку тревожило генерала Катукова. Однажды утром меня вызвали к генералу. Приказ его был предельно кратким: побывать в 1-й механизированной бригаде, разобраться в ее действиях и обо всем доложить.
Глубокой ночью командир корпуса уже слушал по телефону мои объяснения.
– Что вы предлагаете? - напрямик спросил он.
– Предлагаю подтянуть артиллерию к батальонам первого эшелона. Усилить пехоту танками. Посадить на них десантом мотопехоту и, воспользовавшись ненастной погодой, предпринять наступление.
– Хватит заниматься разговорами, - раздраженно перебил меня командир корпуса. - Назначаю вас начальником штаба этой бригады. Наведите порядок, организуйте управление боем. Имейте в виду: вы с командиром будете отвечать за наступление!
Телефонный разговор на этом оборвался. В ту же ночь я приступил к исполнению обязанностей начальника
* * *
По тону разговора было ясно, что командир корпуса действиями 1-й механизированной бригады явно недоволен. Снятие с должности начальника штаба, строгое предупреждение комбригу Мельникову, телефонный разговор со мной - все это заставило принять неотложные меры. Необходимо было срочно навести порядок и создать условия для четкого выполнения бригадой поставленной перед ней боевой задачи.
С этого и началась моя деятельность на новом месте.
Представившись полковнику Мельникову, я добился его разрешения убыть в мотострелковые батальоны и в штаб танкового полка, чтобы детально разобраться в обстановке, организовать взаимодействие и наладить управление подразделениями. Комбриг одобрил мои предложения, но при этом подчеркнул, что отпускает мне на все дела одни сутки и что к утру будет ждать меня с докладом.
– Надеюсь, мы с вами будем работать дружно, - сказал он на прощание. Я люблю людей инициативных, волевых. По сторонам не оглядывайтесь. Поезжайте в мотобатальоны, принимайте самые крутые меры... Если потребуется, можете снять с должности командира первого батальона Долгова. Я возражать не буду.
Вместе с Александром Ивановым, или просто с Сашей, как любили называть разведчики красивого молоденького капитана - начальника разведки бригады, мы на трофейном гусеничном вездеходе в сопровождении отделения автоматчиков тронулись в путь. Расстояние в несколько километров преодолевали более двух часов. Последние триста - четыреста метров добирались пешком, утопая в глубоком снегу. Короткий зимний день был уже на исходе. Случайно вспыхнувший в лесу огонек помог нам добраться до расположения 1-го батальона.
В шалаше, наспех сооруженном из веток и мелких сосенок, было тесно и дымно. Вокруг костра грелись бойцы и командиры. Здесь же я застал комбата Бориса Борисовича Долгова и начальника штаба.
Мое появление было неожиданным. Вскоре мы остались втроем. С большим трудом вытягивал я из Долгова ответы на вопросы. Докладывал он сбивчиво и путано. Не знал, какой противник перед батальоном, кто действует справа и слева.
Оторванный от всего и всех, батальон Долгова залег на опушке леса и вот уже третий день не двигался с места. Телефонной связи с ротами и со штабом бригады не было. Единственная радиостанция оказалась запакованной в ящик и спрятанной где-то в обозе. Вдобавок ко всему я с удивлением узнал, что Долгов страдает радиобоязнью. Он и подчиненным вдолбил, что противник якобы охотится за каждой рацией и именно по ним ведет артиллерийский огонь. В довершение ко всему штаб батальона оторвался от своих передовых подразделений.
Разговор с командованием батальона принял неприятный оборот. Не сдержавшись, я заговорил повышенным юном.
– Прошу ни в чем не винить начальника штаба, - выслушав меня, сказал приунывший комбат. - Маху дал только я... Оказался в непривычной обстановке... Из раскаленного Ташкента угодил в холодные края. А когда начались бои, не выдержали нервы, растерялся...
Костер в шалаше разгорелся ярче. Когда я заглянул в печальные глаза капитана, все, что он говорил, показалось мне откровенным и правдивым. Судьба Долгова в чем-то напомнила мне собственную судьбу в первые недели войны. Я поверил капитану.