Годы в огне
Шрифт:
— А после и ты мне свой адрес скажи, — уговаривался Иван, — хотя, в случае чего, я твою маманю в Челябе где хошь найду!
Вот так они проговорили полночи, и вдруг, как по команде, заснули, — и никакие визги и высверки снарядов их уже не могли разбудить.
К рассвету на позиции явился военный, сразу видать — из запаса, шинель коробом на спине, что-то писал себе в книжечку, разглядывал оборону через круглые железные очки. Часовые тотчас загребли незнакомца под ружье, доставили к батальонному, растолкали его кое-как.
— Кто таков? — прохрипел Кузьма, сидя на земле. — Документ!
Пожилой дядечка подал комбату бумагу, Важенин долго и бессмысленно глядел в нее, пока до его сознания не дошли два дорогих слова: «Красное Знамя».
Кузьма,
— Так ты и есть Пантелеев, редактор? — весело спрашивал он гостя. — А я — Важенин. Слыхал?
Пантелеев тоже обрадовался нежданной встрече, они тут нее залезли в пулеметный окоп, и бывший выложил нынешнему все, что записал в последние дни на школьных линованных листах.
Редактор был в гражданской жизни учителем, и Кузьма совершенно успокоился за будущее дивизионки.
Они бы еще, возможно, долго говорили о нуждах газеты, но тут к позициям прискакал конный порученец Гусева с пакетом «Три креста».
Комполка сообщал обстановку. Долгая Деревня по-прежнему пылала в жаре боев, особо много снарядов валилось на мост через Зюзелгу. Впрочем, нелегко было и соседним станицам, и железной дороге на Екатеринбург.
Колчак рвался в Челябинск, тщась замкнуть в кольцо красные войска. Порой авангарды Войцеховского подходили к городу на две-три версты, и белая шрапнель свистела над его главными улицами, падала в Миасс.
Частая стрельба — и красная, и белая — до такой степени раскаляла пушки, что их приходилось поливать водой, до ста ведер на орудие.
Над Челябинском, над Долгой, над дорогами, по которым во всех направлениях спешило подкрепление, то и дело проносились боевые аэропланы воюющих.
Челябинские мальчишки, бесстрашно сновавшие по улицам или наблюдавшие за схватками в небе из домашних окопчиков, отрытых на всякий случай, уже вполне надежно разбирались в марках самолетов и на взгляд отличали французские «Ньюпор» или «Фарман» от английского «Сопвича» или русские машины Дыбовского и Стеглау от «Фоккеров», собранных в Германии.
В дивизиях 5-й армии из уст в уста передавались легенды о подвигах авиаторов в минувших боях [90] . Красные летчики, воевавшие во всякую погоду, носились на небольших высотах, 500—800 метров, поливали неприятеля свинцом, кидали бомбы, разбрасывали прокламации.
Еще не стихли схватки на восточных окраинах Челябинска, а боевые аэропланы красных уже кружили над Чумляком и Шумихой. И военлет Батурин и летнаб [91] Саунин сеяли прокламации над Шеломенцевом, Каратабанской и Троицком. Батурин и Саунин лишь недавно прилетели из Демы и Златоуста и, отказавшись от отдыха, поспешили в сражение. Их «Сопвич» № 1552 прилетал на челябинский аэродром лишь для того, чтобы пополнить запасы.
90
Летчики Республики дрались с врагом без страха и упрека. Двести тридцать пять авиаторов получили орден Красного Знамени. Шестнадцати из них эта высшая награда того времени вручена дважды.
91
Военлет — военный летчик; летнаб — летчик-наблюдатель.
Истребитель военлета Столярского получил восемь пуль в крылья и одну — в бензобак. Столярский дотянул до своего поля и без поломок приземлил машину.
Аэроплан летчика Штурма, изрешеченный белыми истребителями и солдатами с земли, вынужден был сесть на территории неприятеля. Штурм разбил все приборы машины и ночью перешел линию фронта.
Не все бои, конечно, завершались столь благополучно. Боевые машины порой горели и в воздухе, и на земле, — и войска с торжественной печалью хоронили героев в уральской земле [92] .
92
Через
Обе стороны несли громадные потери. В Самарской бригаде белых, как значилось в донесении, осталось всего восемьдесят штыков, и их свели в одну-единственную роту.
228-й доблестный Карельский полк Витовта Путны два дня дрался в окружении без единого патрона и разорвал волчью удавку белых отчаянной штыковой и сабельной атакой.
232-й Смоленский полк железного Альберта Лапиньша потерял каждого пятого стрелка, не говоря уж о раненых.
В заключение Гусев осведомлял комбата, что славный 241-й Крестьянский полк, к личному составу коего имеет честь принадлежать Важенин, оставил на месте сражений пятьсот убитых, и родная красная кровь товарищей требует возмездия.
Командир 241-го полка приказывал Важенину отбросить противника от Щербаков, атаковать Ужевку и Долгую.
Да еще, наказывал Гусев, пусть комбат даст реляцию на разведчика Кузьменко. Боец догнал вчера обоз белых, зарубил четырех офицеров и захватил двадцать повозок с боеприпасами. Командир полка полагал: беззаветный герой достоин ордена Красного Знамени.
Кузьма перенес на карту обстановку, указанную в записке Гусева. Из нее также следовало, что поблизости от крестьянцев будут драться остальные полки бригады.
Особенно радовало Кузьму соседство 243-го Петроградского полка. Конечно, бывший редактор дивизионки помнил о тяжелом ранении Сокка, понимал, что с ним всякое может стрястись, что в лучшем случае Роману Ивановичу предстоит многомесячная госпитальная мука. Может быть, поэтому, как-то попав к питерцам, он суховато представился новому краскому, молча подав Шеломенцеву свое удостоверение. Однако Алексей Иванович сумел быстро склонить балтийца в свою сторону. Они оказались земляки, Шеломенцев был златоустовец, работник Уфимской ЧК, следовательно, свой, надежный человек.
Посланная к Долгой разведка сообщила: под станицей слышен сильный треск снарядов, по всей видимости, там 243-й Петроградский полк, а в трех верстах от него сражаются батальоны Вострецова [93] .
Крестьянцы вошли в сражение в самое тяжкое время. Две пехотные дивизии и оренбургские казаки сдавили с трех сторон красных питерцев, и Шеломенцев под дюжим давлением пехоты и конницы стал осаживать свой левый фланг.
Батальон Важенина еще только выскочил на выгоревшую макушку холма, с которого открывалась печальная картина схватки, а к Петроградскому полку уже потекла неожиданная и громадная помощь.
93
Степан Сергеевич Вострецовотвоевал всю гражданскую войну до конца, хотя еще не раз был ранен и контужен. Один из первых советских полководцев, он был награжден в те далекие годы четырьмя орденами Красного Знамени. Впоследствии командовал стрелковым корпусом. Жизнь народного героя оборвалась в ночь со второго на третье мая 1932 года.
Многие газеты опубликовали горькие слова прощания, подписанные К. Е. Ворошиловым, М. Н. Тухачевским, В. К. Блюхером и другими полководцами страны.
На могиле бывшего уральского кузнеца в Ростове-на-Дону можно прочесть надпись: «Степану Сергеевичу Вострецову — герою-борцу за рабочее дело, доблестному командиру Рабоче-Крестьянской Красной Армии».
Вдова Степана Сергеевича Александра Кондратьевна и теперь приезжает из Харькова на дорогую могилу.
Автор, пользуясь случаем, низко кланяется А. К. Вострецовой, помогавшей в течение многих лет писать эти страницы.