Годы в огне

Гроссман Марк Соломонович

Такой вожделенный час наступил, по мнению адмирала, двадцать пятого июля. 36-я дивизия красных, наступавшая слева от 27-й, отстала и в стыке образовалась брешь. Лучшей поры белые потом могли не найти.

На рассвете этого дня все пушки Войцеховского ударили по узлам красной обороны. Они долбили позиции большевиков много часов подряд. Как только стих гром артиллерии, на измотанные красные части напали 13-я Сибирская пехотная дивизия, часть 8-й Камской и кавалерийский отряд генерала Волкова, отдохнувшие на берегах озер Урефты и Агашкуль.

Белые знали, куда наносят

удар. Сутки назад, в ночь с двадцать третьего на двадцать четвертое июля, к их боевому охранению подъехали двенадцать всадников, бежавших с красных боевых позиций. Здесь были комендант штаба бригады Нелидов, помощник начальника штаба по оперативной части Кононов, командир отдельного кавдивизиона Комаров и другие, все в прошлом царские офицеры. Беглых возглавлял полковник Котомин, обманувший красных и командовавший у них 2-й бригадой 35-й дивизии.

Предатель потребовал, чтобы его немедленно доставили к Колчаку. Просьбу выполнили, и Котомин уехал в Омск. Колчак, его начальник штаба и генерал Войцеховский тотчас внесли поправки в схему боя. Уфимская группа генерала сбила правый фланг 35-й дивизии и вогнала глубокий клин в позицию большевиков.

Начали отход с линии Долгодеревенская — Касаргинский 239-й и 240-й полки 27-й дивизии. К вечеру, пробив себе путь штыками, куряне и тверяки вернули утраченные позиции.

Почти одновременно с Войцеховским кинулись на штурм полки Каппеля.

И здесь у белых дело шло не гладко. Красные стояли насмерть. Бессчетно поднимался в атаки 232-й Смоленский полк Альберта Лапиньша (Лапина). Сильнейший удар генералу нанес в районе Першина 233-й Казанский полк юного Василия Чуйкова.

Двадцать шестого июля Войцеховский вновь атаковал Долгую Деревню, оттеснил два красных полка в Ужевку и Метелево, занял Касаргинский и Касарги.

Красные начдивы, закрывая прорыв, перебрасывали к Долгой резервы и маршевые роты. Уже вскоре стало ясно, что именно здесь, в двух десятках верст от Челябинска, состоится главное сражение этой затянувшейся операции.

От белых к красным, от красных к белым — до двенадцати раз! — переходили Долгодеревенская, Есаульская, Першино, Чурилово, Мидиак. Когда опустошались подсумки, полки кидались врукопашную, и сотни людей умирали на поле боя. Как восполнить потери?

К Войцеховскому стекались одиночные вершники, иногда группки и даже отрядишки причелябинских казаков. Однако это был совсем слабый ручеек, не возмещавший кровавых потерь генерала.

А тем временем в Челябинске и его предместьях бурлили митинги. Начальник 27-й дивизии Александр Васильевич Павлов держал речь прямо с коня, и его трубный бас гремел над Александровской площадью.

— Товарищи рабочие! — кричал он, поднимаясь на стременах. — Убиты тыщи в наших полках. Дайте людей! Иначе как же?..

И город рабочих, город вчерашних мужиков понимал его и принимал, как своего. В полки записывались целыми семьями.

В пулеметную команду 241-го Крестьянского полка пришел челябинский кузнец, пулеметчик мировой войны Сысалицын. Рядом с ним шагали его сын и зять, тащившие на загорбках собственную походную кузню.

Начальник пулеметной команды Иван Лабудзев

весело покосился на кузнецов, подмигнул старику Сысалицыну.

— Беру орлов! Однако обязан спросить: стрелять умеете?

Сысалицын обиделся.

— У тебя сколь пулеметов в команде?

Гомельский батрак Лабудзев ответил подбоченясь:

— Тридцать. А что?

— Тащи любой на околицу!

— Дело! — догадался Лабудзев. — Ну, покажи свой талант, дядя.

К опушке подкатили новенький станковый пулемет, где-то добыли и пришпилили к фанерке портрет Колчака, и кузнецы по очереди влепили в адмирала свою долю свинца.

Лабудзев в восторге обнял всю семью и тотчас распорядился поставить ее на довольствие.

Челябинцы шли в 27-ю и 26-ю дивизии непрерывным потоком. С артиллерийских наблюдательных пунктов было видно, как в зеленые волны гимнастерок втекали серые, чаще всего черные робы рабочих. И тут же полки спешили на северный Екатеринбургский тракт. Там было крайнее напряжение боев.

К концу суток двадцать шестого июля на окраине отбитой у неприятеля Ужевки дожигали последние патроны 240-й полк 27-й дивизии и 308-й полк 35-й дивизии. Казалось, уже ничто не спасет обреченные части.

* * *

Кузьма Важенин еще лишь приглядывался к своему батальону, когда комполка Иван Гусев получил директиву Хаханьяна спешно кинуться к Есаульской и затем к Ужевке, в лоб белым полкам прорыва.

Все понимали: спасение красных близ Долгой полностью зависит от скорости, с какой придет помощь. А до боя двадцать верст — четыре часа непрерывного марша. Где выход?

Пришлось потревожить извозчиков, всяческих обозников, городских и сельских владельцев лошадей. Взгромоздившись на телеги и пролетки, бойцы поскакали на север; почти все тотчас задремали — уже не хватало сил и терпения.

Однако лошадей для всех не достали, и комполка приказал Важенину добираться «по способу пешего хождения», что еще можно придумать?

Дабы подбодрить новичка, Гусев объявил:

— С тобой пойдет комиссар. Это большая поддержка!

Военком полка, молодой тульский оружейник Иван Серкин весело посмотрел на Важенина и поскреб затылок: «Ладно, придумаем что-нибудь, право!».

Комбат и комиссар познакомились всего полчаса назад, буркнули, как положено — «Кузьма Лукич», «Иван Анисимович» — и сочли, что этого вполне достаточно для боя.

Как только батальон вышел за город, Серкин сказал:

— Не возражаешь — я покомандую, редактор?

Кузьма ухмыльнулся: «Валяй!». Комиссар тотчас подал команду «Стой!» и приказал красноармейцам:

— Скидай сапоги!

Батальон оживленно загудел, понимая, что это значит.

— Ты тоже, как все, — посоветовал Серкин, — а то ноги спалишь. Горячо будет!

Затем велел бойцам построиться и весело закричал:

— Ро-оты, бегом!

Крестьянцы, те, что выехали в бой на телегах, поспели в Ужевку вовремя. Еще в Есаульской они простились с возчиками и, примкнув штыки к винтовкам, кинулись к своим вдоль речки Зюзелги. Спрыгнув в окопы повеселевшей обороны и едва отдышавшись, крестьянцы ринулись в бой.