Годы войны
Шрифт:
Непрерывная информация вышестоящего начальника. У меня не было ни часа перерыва в связи. Ежедневно с начартом по вопросам обеспечения.
Каждый вечер я получал полные данные о противнике.
Чуйкова я знал по мирному времени - дрючил его на маневрах.
За награды я жал здорово.
Шумилова я знал по освобождению Литвы, он сильнее Чуйкова - грамотный, сильный командир.
Разочарование мое в Лопатине, я его снял и поставил Чуйкова.
Мое впечатление о красноармейце хорошее, хуже с
Красноармейцы показали полную зрелость русского народного духа.
Я был в старую войну ефрейтором. Убил 22 немца.
Кто хочет умереть? Никто особенно не хочет.
Еременко по телефону:
"Артиллерия должна быть, как коршун на поле боя".
Мне предлагал Хрущев минировать. Я звоню Сталину. Он: "Зачем?"
Я: "Я Сталинграда не дам, мне не хочется минировать".
Сталин: "Гони их к ... матери".
Я страшно жестоко тут поступал: "Расстрелять на месте". Мы здесь создали 30 полков ПТО артиллерии ("Баррикады").
Централизованное управление артиллерией - 2 армейских и 1 фронтовую.
Группы АДД (дальнего действия).
2 полка - тяжелых минометов.
Я сосредоточивал на километр - 220 пушек.
Чуянов - ни ... не знает.
Мы выдержали на огне, на людях. А укрепления...
Я румын отогнал.
Авиации нашей мало было.
Дальнобойная авиация сыграла большую роль. У меня было 100 самолетов.
Красноармеец:
"Я вас узнал, товарищ командующий". Он мне рассказал, где он был, где воевал, сколько убил немцев.
У молодежи мало опыта житейского, они, как дети: куда пошлют, там и умрут.
Самый умный боец - 25-30 лет.
А более старшего возраста - "не совсем здоров, семья его мучает". Меня нога сильно мучает.
Под Смоленском страшное напряжение, потом Брянский.
Я пять дней на северо-западе не ложился спать.
Прямо пот выступал, он давит, а войска поставили глупо, мне жарко было.
Я очень здоровый.
Я уже спокоен, все организовал, подготовил; ложусь спать. Само пойдет.
Я 2-3 дня готовлю, а потом ложусь спать.
Когда обстановка требует, я по 3-4 дня не ложусь спать".
Когда в Сталинграде наша артиллерия накрывает своих, красноармейцы горько шутят: "Вот и дождались второго фронта, открыли".
У-2 сбрасывают продукты нашим войскам ночью. Мы обозначаем передний край плошками, которые зажигают на дне окопов. Командир роты Хренников забыл обозначить передний край, вдруг из тьмы небес хриплый голос: "Эй, хрен, ты скоро зажжешь плошки?" - Летчик с выключенным мотором. Хренников говорит, что на него это произвело страшное впечатление. Этот голос с неба, назвавший его фамилию.
Разговор красноармейцев, идущих к переправе.
Один: "Давно уж горячей пищи не кушал".
Второй: "Крови попьем
Родимцев: "Ну что ж там, все родину защищают, а мы воюем".
С-т Титов и л-т Ковтушенко прошли по льду в ночь с 16-го на 17-е, по льду в 3 см - саперно-инженерного батальона.
Соревновались два берега: кто скорее проложит дорожку - выиграл левый берег.
Переправа. Лодку пробило. Она везла муку. Боец Воронин не растерялся высыпал из одного мешка муку, мешком заткнул дыру, а другие дыры обмазывал образовавшимся клейстером. Лодку пробило, в ней 77 отверстий - боец за день залатал все 77 дыр.
Ночь при луне, переход, лед постреливает, то светло, то облака.
Ген. Чуйков:
"Сталинград - это слава русской пехоты. Пехота победила весь арсенал немецкой техники.
"Волтузка", "волтузить".
Отступление гибель.
Ты отступишь - тебя расстреляют. Я отступлю - меня расстреляют.
Нигде так не пользовались оружием ближнего боя.
Перестали бояться танков. Когда била авиация, немцы и наши бежали навстречу друг другу и прятались в одни ямы.
Немцы пробовали вбивать клинья, но мы им показывали клинья!
Они начали играть па гармошках губных и танцевать. Ну, мы им показали гармошки.
Радиоаппаратура не работала от бомбежки, сотрясалась эмульсия в лампах.
Сидишь в блиндаже, гула нет, а в ушах иголки.
Посуда на столе рассыпалась.
Самое тяжелое чувство: где-то трещит, все грохочет, посылаешь офицера связи, и его убивает.
Вот тогда весь дрожишь от напряжения.
Нефть течет потоками через КП к Волге и вспыхивающая Волга. Мы в 15 метрах от Волги. Уйти - нарушить связь, остаться - Волга горит. Выход был к противнику только.
Немцу, должно быть, говорили, что штаб здесь, но он, должно быть, не верил этому.
Пресса дразнила Гитлера, а мы ужасались. Сидели, знали, чувствовали, что Гитлер бросил главные силы.
Еременко, Хрущев мне сказали: - Надо отстоять Сталинград. Как ты смотришь?
– Есть, слушаюсь.
– Нет, мало слушаться, как ты смотришь?
– Это значит: умереть - умрем.
Первая задача: надо внушить командирам, что не так страшен черт, как его малюют.
Паникеры знали: пощады не будет.
Бойцы знали: попал сюда, отсюда не уйдешь. Или голова будет отбита, или без ног.
Ну, еще русский задор.
Мы шли во встречный бой.
Когда он уставал атаковать, атаковали мы.
Политработа - все только нацелено на задачу, и все вместе с бойцами. "Изматы" - коммунизм, национализм, мы этим не занимались.
Боец пробыл три дня - уже старожилом себя считал. Здесь жили люди один день.
(О стойкости. Я говорю о чуде стойкости, что я не понимаю, как бегавшие раньше стали стойкими.)