Гоген в Полинезии
Шрифт:
вправе сама распоряжаться своим телом и своей красотой, вправе производить на свет
детей и располагать возможностью их вырастить, минуя священника и законника,
вправе пользоваться таким же уважением, как женщина, которая продает себя только в
браке. Больше того, брак повинен в том, что с колыбели складываются два различных
класса,
жертвы греха, мнимого греха, выдуманного церковью, которая повелевает: «Твое тело
должно быть продано только в супружестве».
Но это ничто перед другим преступлением, в котором Гоген обвинял католическую
церковь: «Все эти беспорядки в колониях, ведущие к войнам, вызываются, как
это признано уже много лет, несомненно религиозными причинами. Вот почему поездки
миссионеров представляют собой опасность - все возрастающую опасность, с которой
государства ничего не могут поделать. Китай закрывает миссионерам доступ в свою
страну, даже убивает их. Европа возмущена бесцельным кровопролитием во имя этих
миссий. Неужели никто не видит безнравственную несправедливость всего этого? Не
видит, что речь идет о наступлении на свободу совести? Прекратим отправку миссионеров
в Китай, и тотчас установится мир».
Отражая анархистские взгляды многих художников и писателей, с которыми он водил
дружбу в далекую зиму 1890/91 года, когда еще был молод и полон надежд, Гоген дальше
отводит страницу безоговорочному осуждению государства. Он признает, что армия на
какое-то время еще может сохранить существующий порядок. Но рано или поздно
бюрократическую махину и монополию власти сметет восставший угнетаемый люд.
Основой нового «доброго и разумного» общества, создаваемого на развалинах прошлого,
Гоген с завидной простотой предлагал сделать «рассудок, человечность, братство и
милосердие», заверяя читателя, что «вне этого учения спасения нет».
Видимо, переписывая и дополняя это длинное и полное неясностей эссе, Гоген понял,
что ни один издатель его не напечатает, и решил найти ему другое применение. Он
уговорил торговца Эмиля Фребо, единственного из своих близких друзей, кто ладил с
католической миссией, при случае с невинным видом подсунуть это сочинение самому
епископу. Тот ответил очень изящно, дав, тоже с каменным лицом, Фребо почитать
красивое издание с золотым обрезом, описывающее триумфальное шествие католических
миссий. Как и полагал епископ, книга вскоре попала в руки Гогену. Эта своеобразная
дуэль завершилась, когда Гоген тем же путем вернул
критическими заметками252.
Второе эссе было намного короче, проще и интереснее. Хотя Гоген не удержался от
соблазна включить в него пестрые воспоминания, оно, по сути, представляло собой
остроумную и хорошо документированную атаку на французских критиков искусства с
многочисленными примерами их невероятной слепоты к могучей революции, которая в
это время происходила в французской живописи. Название, данное Гогеном этой критике
критиков - «Сплетни мазилы», - отлично подходило к непринужденному слогу и
прихотливому построению книги. С волнением отправил он рукопись в «Меркюр де
Франс». Она была напечатана через пятьдесят лет.
Затем Гоген написал три длинных и сердитых послания. Первое, особенно резкое,
представляло собой открытое письмо губернатору, и направил он его Карделле и Кулону
для новой газеты «Независимый», которую они задумали выпускать253. К великому
недовольству католической партии, губернатор Пети вел в общем ту же протуземную
политику, что его предшественник Галле; поэтому партия готовила широкое наступление
против него. Едкое письмо Гогена начиналось саркастическим рассказом о состоявшейся
полгода назад инспекционной поездке Пети на Маркизские острова: «Были все причины
надеяться и верить, что Вы прибыли сюда собрать сведения о здешней жизни, дабы потом,
руководствуясь этими сведениями, править колонией мудро и в пределах возможного
провести давно желаемые реформы... Надежды и ожидания растаяли вместе с дымом из
труб военного корабля. Вы нанесли визит епископу миссии и в свою очередь приняли в
правительственной конторе жандарма. Явно утомленные этой чрезвычайно трудной
работой, Вы для отдыха занялись фотографией. Например, снимали красавиц с крепкой
грудью и нежным животом, плескавшихся в потоке... Насколько интереснее и полезнее
(для нас всех) было бы, если бы Вы отказались от высокомерия, которое напустили на
себя, прибыв на Таити (видимо, чтобы избежать подлинного контакта с поселенцами), и
пожелали посоветоваться с единственными людьми, способными вас информировать, то
есть с теми, кто живет на Маркизских островах и своим интеллектом, трудом и капиталом
пытается помочь их освоению. Тогда Вы смогли бы узнать, что мы (вопреки Вашему
очевидному мнению) не лакеи, вроде Ваших конюхов, и еще многое, чего Вы либо не
знаете, либо не хотите знать».
Этот по видимости гневный протест в защиту страдающих от небрежения островитян