Гоген в Полинезии
Шрифт:
13.
Фатата те моуа. У горы. 1892 (Большое дерево. Эрмитаж, инв. № 8977). Реалистический пейзаж
Матаиеа на южном берегу Таити, где Гоген жил с конца 1891 до середины 1893 г. Население так
сократилось, что хижины стояли редко. И, как на этой картине, редко можно было увидеть больше
одного всадника или прохожего.
27.
раю была написана Гогеном на стеклянной двери дома Анани в благодарность хозяину, который
ухаживал за ним во время болезни. Через двадцать пять лет ее купил Сомерсет Моэм.
ГЛАВА V. Женитьба Коке
Вопреки надеждам Гогена, работа шла очень туго. Теперь, когда он на какой-то срок
освободился от денежных забот, у него появилось больше времени не только для работы,
но, к сожалению, и для раздумий. И его совсем одолели мрачные мысли. К тому же он
опять очень остро переживал свое одиночество. Все попытки взять себя в руки и
сосредоточиться не помогали, и тогда он сделал самое умное, что мог придумать, -
отправился искать себе «жену». Сам Гоген в своей книге о жизни на Таити, которую
написал, вернувшись во Францию, изображает дело иначе, он уверяет, будто поехал
наконец в более примитивные уголки острова, лежащие за Матаиеа, чтобы искать там
новые мотивы, новые импульсы. Однако все его поведение явно показывает, что им
двигала его старая мечта - найти себе прелестную и преданную таитянскую Еву.
Начало экспедиции было довольно заурядным. В старом разбитом почтовом
дилижансе он доехал до конечной станции - Таравао, расположенной в пятнадцати
километрах восточнее Матаиеа, на перешейке между Большим и Малым Таити. Отсюда
две скверные дороги вели на меньший полуостров, а третья, еще более скверная, скорее
напоминавшая вьючную тропу, по скалам и лощинам восточного побережья большого
полуострова возвращалась в Папеэте. В Таравао жил китайский купец, который по
дорогой цене выдавал напрокат коляски и лошадей немногим горожанам, отважившимся
забраться в такую даль. К счастью, Гогену не пришлось опять раскошеливаться;
французский жандарм в Таравао был настолько любезен, что одолжил ему даром одну из
своих верховых лошадей.
И Гоген направился через пальмовую рощу на север, в сторону Фа’аоне. Эта область
считалась самой глухой и уединенной, и он, вероятно, рассчитывал, что здесь лучше
сохранились исконные нравы и быт. Однако разница, как он вскоре убедился, заключалась
лишь в том, что здесь было больше бамбуковых хижин и меньше европейцев, чем в
Затаила.
поскольку тут не было ни жандарма, ни миссионеров, которые следили бы за ними. С
подлинно таитянским радушием какой-то незнакомый человек пригласил путника к себе в
хижину - подкрепиться и отдохнуть. После девяти километров езды по крутым горам и
через бурные речки Гоген устал, должно быть, не меньше, чем его конь, и тотчас принял
приглашение. Несколько человек сидели или полулежали на сухой траве, устилавшей
земляной пол. Одна женщина пошла за плодами хлебного дерева, бананами и раками, а
другая с естественным любопытством спросила, что привело сюда гостя. Гоген коротка
ответил, что направляется в Хитиа’а (так называлась область, лежащая за Фа’аоне). Ну, а
зачем он туда едет? И тут вдруг у Гогена вырвалось:
– Чтобы найти себе женщину.
Услышав это неожиданное признание, хозяева ничуть не удивились. Единственное,
чего они не могли понять, - зачем же ехать так далеко! Кроме того, как патриоты своей
области, они явно были обижены тем, что знаменитым красавицам Фа’аоне чужеземец
предпочитает этих провинциалок из Хитиа’а. И последовало внезапное предложение:
– Возьми мою дочь, если хочешь.
Согласно таитянскому обычаю, родители решали, с кем сочетаться браком их детям, и
те, как правило, беспрекословно подчинялись - ведь брак не закреплялся никаким
гражданским или церковным актом, разводись, когда захочешь. В случае с Гогеном
удивляет только то, что мать предложила дочь совсем незнакомому человеку. Объяснить
это можно тем, что таитяне тогда, как и теперь, охотно отдавали своих дочерей замуж за
европейцев, справедливо считая их самой выгодной партией. Откуда матери было знать,
что Гоген вовсе не так богат и знатен, какими она считала всех французов на острове.
Предприимчивая мамаша была недурна собой, и не старая - лет сорок, не больше. Так
что не было никаких причин не верить ей, когда она в ответ на прямые вопросы Гогена
заверила его, что суженая красива, молода и здорова. Волнуясь, он велел привести невесту.
Мать вышла и через четверть часа возвратилась с девочкой, которая по таитянским
понятиям уже созрела для замужества - ей было около тринадцати лет. Звали ее
Теха’амана, как у всех чистокровных полинезиек, у нее был широкий, плоский нос, очень
полные губы, крупные руки и ноги. Даже на европейскую мерку она была красива:
удивительно нежная кожа, большие выразительные глаза, черные, как смоль, волосы по
пояс. И мягкая грация, какой в Европе не увидишь. Пятнадцатиминутная заминка