Гоген в Полинезии
Шрифт:
опять успех. Никакого сомнения: этому французу сопутствует удача. Они закричали, что я
молодец. Я с гордостью слушал похвалу и не возражал им.
Лов длился до вечера, и солнце уже окрасило небо в багровый цвет, когда у нас
кончился запас наживки. Мы приготовились возвращаться. Десять отличных тунцов
сделали нашу лодку довольно тяжелой. Пока остальные собирали снасть, я спросил
одного юношу, почему все так смеялись и перешептывались, когда из моря
двух тунцов. Он не хотел отвечать, но, зная, что маори всегда уступит, если нажать, я
настаивал. Тогда он сказал мне, что когда крючок зацепляет рыбу за нижнюю челюсть, это
значит, что ловцу, пока он ходил в море, изменила его вахина. Я недоверчиво улыбнулся.
Мы вернулись. В тропиках ночь наступает быстро. Двадцать две сильные руки
дружно окунали в воду свои весла, подчиняясь ритму, который задавали крики.
Ночесветки мерцали в кильватере, будто снег, у меня было такое чувство, словно мы
участвовали в буйной гонке, и единственные зрители - загадочные обитатели глубин и
косяки любопытной рыбы, которая шла за нами, время от времени выскакивая из воды.
Через два часа мы подошли к проходу в рифе, где особенно сильный прибой. Здесь
опасно из-за подводного порога, и надо идти прямо на прибой. Туземцы искусно водят
лодку, и все же я не без страха следил за маневром. Все обошлось хорошо. Берег впереди
освещался движущимися огнями, там горели огромные факелы из сухих пальмовых
листьев. В свете этого пламени, которое озаряло и берег и море, ждали наши семьи. Кто
сидел неподвижно, кто - главным образом дети - бегал, прыгал и неутомимо визжал.
Мощный заключительный бросок - и лодка с ходу выскочила на пляж.
Добычу разложили на песке. Кормчий разделил ее поровну по числу участников лова,
не делая различий между мужчинами, женщинами и детьми, между теми, кто выходил в
море, и теми, кто ловил рыбешек для наживки. Получилось тридцать семь частей.
Моя вахина немедля веяла топор, наколола дров и разожгла костер. Тем временем я
привел себя в порядок и оделся для защиты от ночного холодка. Моя рыба изжарилась. А
она съела свою сырой. После тысячи вопросов о том, как прошел лов, настала пора идти
домой и ложиться спать. Я горел нетерпением задать ей один вопрос. Стоит ли? Наконец
сказал:
– Ты хорошо себя вела?
– Да.
– А у тебя сегодня был хороший любовник?
– Не было у меня никакого любовника.
– Ты лжешь. Рыба выдала тебя.
На ее лице появилось выражение, какого я еще никогда не видел. Словно она
молилась... Наконец она покорно подошла ко мне и со слезами
– Побей меня, побей сильно.
Но ее покорное лицо и чудесное тело напомнили мне безупречную статую, и я
почувствовал, что меня поразит вечное проклятие, если я подниму руку на такой шедевр
творения. Она была для меня прелестным золотым цветком, исполненным благоухающего
таитянского ноаноа, я боготворил ее как художник и как мужчина.
– Побей! Не то ты долго будешь сердиться на меня, и гнев сделает тебя больным.
Вместо этого я ее обнял.
Тропическую ночь сменило сияющее утро. Теща принесла нам свежих кокосовых
орехов. Она лукаво посмотрела на Те-ха’аману. Теща знала тайну. Она ехидно сказала:
– Ты вчера ходил ловить рыбу. Все было хорошо?
Я ответил:
– Надеюсь скоро опять пойти на лов».
И тунец и Гоген сказали правду. Во-первых, среди таитян глубоко укоренилось
сохранившееся до наших дней суеверие, которое зародилось еще в давние времена: перед
выходом на лов рыбы и во время лова от всех мужчин и женщин требовалось строгое
воздержание94. Во-вторых, все в Матаиеа знали, что у Теха’аманы много любовников, и она
встречалась с ними в пальмовой роще днем, когда Гоген думал, что она добывает пищу
или болтает с подругами95. И еще одна деталь в рассказе Гогена говорит о том, что
медовому месяцу пришел конец. Я подразумеваю присутствие в хижине его тещи. Если не
двух тещ: на Таити родители жены охотно вселяются в дом богатого зятя.
Словом, Гоген уже убедился, что брак с настоящей таитянкой - не одно сплошное
удовольствие. Тем не менее он воздал должное Теха’амане, отметив, что она очень
спокойно и кротко восприняла наступившую вскоре беременность. Да и зачем ей было
огорчаться так, как огорчалась, скажем, бедняжка Жюльетта в Париже? Гоген ничуть не
кривил душой и не занимался циничным самообманом, когда писал, что «здесь ребенку
всегда рады, и часто родственники заранее выговаривают его себе. Больше того, они
соревнуются за право быть приемными родителями, так как на Таити ребенок - самый
лучший подарок. Вот почему я не беспокоюсь за будущее этого ребенка»96. 185.htm .03
Законный или незаконный - здесь роли не играет; бедные таитяне настолько отстали в
своем развитии, что не понимают разницы. С другой стороны, если молодая
любительница развлечений решит, что беременность слишком долго помешает ей