Гоген в Полинезии
Шрифт:
Рюэлей, он снял себе комнату на улице де ла Гран-Шомьер, 8, рядом с Академией
Коларосси, где жил до отъезда на Таити, и заплатил за три месяца вперед, одолжив денег у
своей старой благодетельницы, хозяйки ресторана «У Шарлотты», мадам Карон.
Согласившись кормить его в долг, она же помогла ему решить другую важную проблему.
Гоген остановил свой выбор на доме номер 8 потому, что один из завсегдатаев ресторана
мадам Карон, чешский художник Альфонс
мастерской, которая находилась там же111.
Гоген очень надеялся, что во время Копенгагенской выставки Метте продала
достаточно картин и выручка покроет все его расходы. Но она как назло до сих пор не
ответила ему на письмо, которое он послал еще из Марселя неделю назад. Он написал
снова, и только отправил это письмо, как от Метте пришла телеграмма с неожиданным
известием, что умер его единственный родственник во Франции, семидесятипятилетний
дядя, живший в Орлеане.
Он тотчас собрался в Орлеан, но сперва сочинил короткое письмо Метте, которое
начиналось сердитыми словами: «Я решительно ничего не понимаю. У тебя есть мой
адрес, ведь ты прислала мне телеграмму на новую квартиру, но написать письмо ты не
удосужилась». Еще более резко звучал последний абзац: «Господи, как трудно что-либо
предпринимать, когда все, на кого ты полагаешься, и прежде всего твоя собственная жена,
бросают тебя на произвол судьбы. Скажи честно, в чем дело? Я должен знать, как мне себя
вести. Почему Эмиль и ты не приехали в Париж навестить меня? Вы бы не умерли от
этого. Ладно, хватит болтать. Пиши длинные письма, чтобы мне все было ясно, и ответь на
вопросы, которые я задавал в предыдущих письмах»112.
Вернувшись с похорон в Париж, Гоген нашел дома письмо недельной давности,
которое показывало, что он напрасно упрекал Метте в нерадивости. Она ответила ему
сразу, но на адрес Шуффенекера, так как другого не знала. Оттуда письмо переслали
сперва в Дьепп, где отдыхали Шуффенекеры, потом в имение Монфредов на Пиренеях, и
только после этого оно нашло адресата.
Запоздалые новости оказались печальными. Правда, Копенгагенская выставка
привлекла много посетителей и картины Гогена и Ван Гога вызвали больший интерес, чем
все остальные вместе взятые113. Но покупали их плохо, и то, что Метте удалось продать, принесло лишь несколько сот крон, которые она тут же израсходовала, ведь надо было
кормить и одевать детей. «Придется тебе самому выходить из положения», - решительно
заключала она. К счастью, после дядюшки остались и акции и наличные,
рассчитывал, что на его долю придется тысяч десять, если не больше. Он ничуть не
скрывал своей радости, что дядюшка «догадался умереть» так кстати. Одно огорчительно:
его сестра Мария - второй наследник - жила в Колумбии, и орлеанский нотариус,
назначенный душеприказчиком, отказывался ему что-либо выплачивать, пока она не
пришлет своего согласия, а на это требовалось несколько месяцев.
Стремясь увидеть Метте, он предложил ей следующее: «В ноябре я собираюсь дать
бой, который решит все мое будущее. Я предпринял разведку, и первые признаки
позволяют надеяться на успех. Поэтому мне нельзя терять ни минуты, и ты сама, конечно,
понимаешь, что я не могу покидать Париж до выставки, то есть до конца ноября. А у тебя
есть свободное время, так почему бы тебе не приехать в Париж с маленьким Полем? Ты
сможешь отдохнуть, и я буду счастлив снова тебя обнять. Мы обо всем переговорим, а это
необходимо (в письмах не объяснишь всего). У меня есть неплохо обставленная
мастерская, так что не будет ни хлопот, ни расходов, а твой приезд был бы полезен со всех
точек зрения. Если ты можешь занять денег на дорогу, я верну их тебе самое позднее через
два месяца. В нашем доме живут две датчанки, которых ты знаешь, кого-нибудь из детей
вполне можно разместить у них. Вместе мы сделали бы несколько нужных визитов,
словом, этот маленький расход окупится. Только не засыпай меня возражениями и
соображениями, собирайся в путь и ПРИЕЗЖАЙ поскорее».
Хотя Гоген с трогательным пылом заклинал жену хоть раз в жизни повиноваться
чувствам, а не разуму, Метте, как и прежде, была бессильна переломить свою природу (да
и кому это под силу?). Ее трезвому уму предложение Поля представлялось
легкомысленной попыткой преждевременно отпраздновать победу. До выставки у Дюран-
Рюэля, которая, как он уверял, увенчается его полным признанием, осталось каких-нибудь
два месяца. Восемь лет они ждали друг друга, значит, легко подождут еще несколько
недель. К тому же денег на поездку в Париж у Метте не было. Так уж получилось, что
Гогена осенило не вовремя: его старший сын Эмиль только что кончил среднюю школу, и
теперь мать всячески старалась изыскать денег, чтобы он мог учиться дальше. И разве
можно положиться на слово Поля, что он вернет «долг», если ей сверх ожидания удастся
добыть денег на дорогу? Судя по всему, он такой же мот, как раньше. Разве она, хотя сама