Гоголь. Воспоминания. Письма. Дневники...
Шрифт:
Вот является дряхлый старик в простом кожухе, в бараньей шапке и смазных сапогах. Опираясь на палку, он едва передвигается, доходит кряхтя до скамейки и садится. Сидит, трясется, кряхтит, хихикает и кашляет, да наконец захихикал и закашлял таким удушливым и сиплым старческим кашлем, с неожиданным прибавлением, что вся публика грохнула и разразилась неудержимым смехом… А старик преспокойно поднялся со скамейки и поплелся со сцены, уморивши всех со смеху. Бежит за ширмы инспектор Белоусов: [Ник. Григ. Белоусов (1799–1854) — инспектор и профессор римского права в Гимназии высших наук. ] «Как же это ты, Гоголь? Что же это ты сделал?» «А как же вы думаете сыграть натуральнее роль 80-летнего старика? Ведь у него, бедняги, все пружины расслабли и винты уже не действуют, как следует». На такой веский аргумент инспектор
В другой раз Гоголь взялся сыграть роль дяди-старика — страшного скряги. В этой роли Гоголь практиковался более месяца, и главная задача для него состояла в том, чтобы нос сходился с подбородком…
…Сатирическую роль дяди-скряги сыграл он превосходно, морил публику смехом и доставил ей большое удовольствие. Все мы думали тогда, что Гоголь поступит на сцену, потому что у него был громадный сценический талант и все данные для игры на сцене: мимика, гримировка, переменный голос и полнейшее перерождение в роли, какие он играл. Думается, что Гоголь затмил бы и знаменитых комиков артистов, если бы поступил на сцену.
«Берег», 1880 г., № 268.
Н. В. ГОГОЛЬ — Г. И. ВЫСОЦКОМУ
26 июня 1827 г.
…я ничего теперь так не ожидаю, как твоих писем. Они — моя радость в скучном уединении. Несколько только я разгоняю его чтением новых книг, для которых берегу деньги, не составляющие для меня ничего, кроме их, и выписывание их составляет одно мое занятие и одну мою корреспонденцию. Никогда еще экзамен для меня не был так несносен, как теперь. Я совершенно весь истомлен, чуть движусь. Не знаю, что со мною будет далее. Только я и надеюсь, что поездкою домой обновлю немного свои силы. Как чувствительно приближение выпуска, а с ним и благодатной свободы! Не знаю, как-то на следующий год я перенесу это время!.. Как тяжко быть зарыту вместе с созданьями низкой неизвестности в безмолвие мертвое! Ты знаешь всех наших существователей, всех, населивших Нежин. Они задавили корою своей земности, ничтожного самодовольствия высокое назначение человека. И между этими существователями я должен пресмыкаться… Из них не исключаются и дорогие наставники наши. Только между товарищами, и то немногими, нахожу иногда, кому бы сказать что-нибудь. Ты теперь в зеркале видишь меня. Пожалей обо мне! Может быть, слеза соучастия, отдавшаяся на твоих глазах, послышится и мне.
Ты уже и успел дать за меня слово об моем согласии на ваше намерение отправиться за границу. Смотри только вперед не раскаяться! может быть, мне жизнь петербургская так понравится, что я и поколеблюсь, и вспомню поговорку: «Не ищи того за морем, что сыщешь ближе». Но уже так и быть; ты дал слово — нужно мне спустить твоей опрометчивости. Только когда это еще будет? Еще год мне нужно здесь да год, думаю, в Петербурге, но, впрочем, я без тебя не останусь в нем: куда ты, туда и я. Только будто ли меня ожидают? Меня это ужасть как приближает к Петербургу, — тем более, что я внесен уже в ваш круг.
«Письма», т. I, стр. 75.
Н. В. ГОГОЛЬ — П. П. КОСЯРОВСКОМУ
[Петр Петр. Косяровский, двоюродный дядя Гоголя с материнской стороны. ]
3 окт. 1827 г.
…Да, может быть, мне целый век достанется отжить в Петербурге, по крайней мере, такую цель начертал я уже издавна. Еще с самых времен прошлых, с самых лет почти непонимания, я пламенел неугасимою ревностью сделать жизнь свою нужною для блага государства, я кипел принести хотя малейшую пользу. Тревожные мысли, что я не буду мочь, что мне преградят дорогу, что не дадут возможности принесть ему малейшую пользу, бросали меня в глубокое уныние. Холодный пот проскакивал на лице моем при мысли, что, может быть, мне доведется погибнуть в пыли, не означив своего имени ни одним прекрасным делом — быть в мире и не означить своего существования — это было для меня ужасно. Я перебирал в уме все состояния, все должности в государстве и остановился на одном — на юстиции. Я видел, что здесь работы будет более всего, что здесь только я могу быть благодеянием, здесь только буду истинно полезен для человечества. Неправосудие, величайшее в свете несчастие, более всего разрывало
«Письма», т. I, стр. 89.
ИЗ АРХИВА ГИМНАЗИИ ВЫСШИХ НАУК В НЕЖИНЕ
С начала августа 1827 года — что пройдено из учебных предметов российской словесности.
В 9-м классе.
За август месяц. Из правил высшей словесности общее обозрение изящной словесности: чт'o разумеется под именем оной вообще и частно? Чем различается она от высших собственно называемых знаний и какую связь имеет с ними?
За сентябрь месяц. О том, что знания усовершенствывают словесность, а словесность с своей стороны усовершенствывает знания — примеры в древней Греции, в Риме, в Африке и Европе.
За октябрь месяц. Читана по учебной книге Греча [Ник. Ив. Греч (1787–1867) — филолог, журналист (издатель «Сына Отечества» с 1829 г.) и беллетрист. В 1822 г. издал «Опыт краткой истории русской литературы».] История российской словесности от начала ее до царствования императора Петра Великого.
Примечание: Сего октября 31 дня на пополуденной лекции в 4-м классе взята мною от пансионера Шимкова принесенная им в класс книжка сочинения Эккартсгаузена, [Эккартсгаузен (1752–1803) — немецкий писатель-мистик. ] содержащая третью и четвертую часть под заглавием «Терпимость и человеколюбие», представленные в виде трогательных повестей — в третьей части — Коллос, происшествие, взятое из времен гонения на веру, а в четвертой Карл Беттенгейм или пример благодарности, какая ныне не в обыкновении — книжка сия больше ко вреду, нежели к пользе ученику послужить может; то при сем и представляется.
За ноябрь месяц. Из высшей словесности о происхождении изящных искусств и словесности и о общем их начале — о подражании природе: продолжали чтение Истории российской словесности от времен Петра Великого до царствования Екатерины вторыя: сочинений однако не подавали по небрежению их.
За декабрь месяц. Об основных правилах высшей словесности, пользе и о унижении добродетели, о уме, гении и вкусе, о ораторской речи, о трех ее действиях научать, нравиться и трогать, о избирании материи, о вникании в оную, о нахождении в ней главных частей для исследования, о изобретении доказательств, о методе связывать их и переходить из одних в другие с правилом Цицерона: ut augeatur et crescat semper oratio [«Чтобы речь все время увеличивалась и росла».] и краткий пример из речи того же Цицерона за Милона.
За генварь месяц 1828-го года. Продолжение основных правил высшей словесности — именно: располагать доказательства по возрастающей силе их; избегать двух главных недостатков — не настаивать на то, что ясно, и не оставлять без удовлетворительного изъяснения и утверждения, что без того темно; уметь хорошо располагать доказательства значит дать хороший план сочинению и о совершенствах хорошего плана — о точности, ясности, простоте, богатообильности или плодовитости, о единстве и соразмерности.
За февраль месяц. После основных правил высшей словесности читаны и изъяснены были четыре плана четырех похвальных слов из Бурдалу и Массильона [Бурдалу (1632–1704) и Массильон (1663–1742) — французские проповедники. ] и прочитана с замечанием также плана речь Цицерона за Архия стихотворца.
За март месяц. О слоге вообще, о слоге простом или естественном — и о слоге среднем или умеренном и цветном, о принадлежностях и отличиях их, — занимались сочинениями больших речей.
За апрель месяц. О слоге высоком с изъяснением, что называется вообще высоким и с разделением его на высокое понятий, на высокое изображений и на высокое чувствований.