Гоголиада
Шрифт:
Следующую картину Дворник наблюдал с каким-то только ему понятным удовольствием.
Гоголиада в танце делала несложные и плавные па, а Лили… словно превратилась в куклу-марионетку, невидимый кукловод дёргал прозрачные нити, и Лили угловато вторила танцу Гоголиады, проделывая точно те же движения, что и хозяйка, да только как-то механически, явно сопротивляясь неведомой силе. Через некоторое время, когда Гоголиада заметила странный танец Лили и, догадавшись о собственной роли, уже специально кружила девушку в замысловатых позах, а затем, окончательно распалившись, она просто "выбросила"
Но не уходила.
Гоголиада не отличалась наивностью.
Она с дрожью догадалась, кому, собственно, обязана своей первой победой. С восхищением глядя на Белого Дворника, она подсела к нему на диван и их пальцы опять заговорщицки начали сближаться.
– Да, я здесь живу.
– Значит, вы здесь живёте?
– Я работаю, когда все отдыхают.
– Я почему-то вас здесь раньше не видела.
Их пальцы встретились, лихорадочно сомкнулись, сжали друг друга. Десять безумных пальцев бешено ласкались чуть больше мига и разлетелись как кометы, столкнувшиеся в безграничном космосе. Помолчали. И опять:
– Я работаю, когда все отдыхают.
– Я почему-то вас здесь раньше не видела.
– Да, я здесь живу.
– Значит, вы здесь живёте?
Гоголиаде стало спокойно.
Словно все моря мира в эти мгновения утихомирили свои волны и стали – штиль.
Она откинулась на диване и прикрыла глаза. Почему покой – это только миг среди бурь? Неужто суть человеческого бытия и есть в том, чтобы ледоколом "Ермак" пробивать льды этого самого бытия? Наяву нет или почти нет ни чертей, ни крылатых серафимов. А вон нате вам, стоит начать работать с миром, коий у тебя в голове или снах (что, может, и так же – в голове. А может и нет.), как эти создания теперь – вечные твои спутники, и требуют внимания ещё хуже собственных детей. У Гоголиады не было детей. Ей хватало Их. И она знала, что Они – хуже детей, ибо дети вырастают и идут своей дорогой. Конечно, помнят о родителях, чтят их. Вот именно – чтят и стараются помочь. Эти же создания – вечная мука, ибо они не вырастают. Они – какие есть.
Белый Дворник убирал стол, потом взялся за метлу.
По комнатам разносилось мерное пошаркивание белых веточек его волшебной метёлки о паркет.
Что метёт этот дворник?
Да и дворник ли это?
Что выметает этот дворник?
Что такое дворник?
Она услышала его мерное бормотание:
– Я думал, что вы спите, после бала, вот я потихоньку и уберу здесь, что надо убрать… или кого.
Гоголиада ответила не сразу, думала, что он продолжит. Не дождавшись, прошептала: -…Их ведь раньше никто не видел, только я. Нет, ну конечно же, и вы правы, все, кто читал мои романы, все их видели, но – каждый по-своему и сугубо в собственной фантазии, не боле. А уж, чтоб наяву… вы не читали мои романы?
Белый Дворник на минутку перестал мести. Наморщил лоб, перебирая что-то в памяти, затем уточнил:
– А какое у вас сценическое имя?
– Сценическое? – ей даже стало смешно. – Да то же самое, Гоголиада. Читали?
Белый Дворник сник. Продолжил мести и пробурчал:
– Нет, извините, не читал. Я вообще не умею читать. Но только книги, всё остальное – прочту.
Гоголиада
– Если вы не читали моих книг, то как же вы её разглядели?
Белый Дворник пожал плечами и проронил:
– Работа такая.
Пауза. Этот ответ хозяйку дома не устраивал.
– Тогда как же вы её успокоили?
– Работа такая, – опять промямлил Белый Дворник и стал ещё тщательнее мести пол.
Гоголиада не унималась, даже заводилась:
– Значит, вы здесь работаете?
– Да, я здесь живу… – словно подтвердил Белый Дворник, повернулся к подходившей к нему Гоголиаде и прямо посмотрел ей в глаза. С минуту они молча стояли и было бы похоже, что они играют в игру "Кто моргнёт первым", если бы лица не были столь серьёзны. Лили внимательно наблюдала за происходящим из-за спасительной колонны. От неё не ускользнуло, что парочка видит в глазах друг друга что-то ещё. Первая заговорила Гоголиада, она прищурилась, рассматривая глаза дворника:
– Ой, у меня прическа распушилась, а вы молчите…
Пока дама, не отрывая глаз, поправляла волосы, дворник смутился и стал тереть себе лицо рукавом белой фуфайки:
– А у меня пятно на щеке, и вы не сказали…
На секунду они замерли, вспомнив о Лили, повернули головы в её направлении, Лили им чуть помахала ладошкой, да, мол, и я тут, а как же… Оба встряхнули головами, наваждение глаз-зеркал исчезло. Дворник взялся за свою метлу, Гоголиада стала теребить шаль, что-то обдумывая. Наконец она решилась:
– А вы не могли бы остаться?
Белый Дворник посмотрел на неё внимательно, она не отвела взгляд. Он, держа метлу наперевес, подошёл к ней вплотную и, прямо у её ног провёл метлой по паркету, словно расчищая ей путь:
– Я мог бы остаться.
Гоголиада сделала шаг вперёд на расчищенное место:
– И что же вам мешает?
Белый Дворник отошёл на шаг и вновь провёл метлой перед её ногами, путь становился всё свободней:
– Незнание. Незнание моей работодательницы, что я вам нужен.
Она опять сделала шаг по расчищенному, и продолжила спрашивать:
– А работодатель? Он ничего не скажет?
Вновь взмах метлы и Белый Дворник запросто улыбнулся:
– Не скажет. Зачем ему говорить? Он всё знает и вполне счастлив от этого.
Вновь шаг вперёд и новый вопрос, похожий на констатацию: -… Кто ваш работодатель?
– Я сам.
Гоголиада протянула руку, говоря жестом: "Дай", Белый Дворник обернулся вокруг и поискал глазами, не найдя больше ничего взял с камина вазу, вынул из нее цветы, ваза оказалась без дна, и он, вместо рупора, подал её Гоголиаде.
– Где ваша работодательница? – деловито осведомилась Гоголиада, и Белый Дворник в реверансе подал ей и цветы.
Гоголиада поднесла "рупор" к губам и пространство оглушил её усиленный вазой-рупором крик:
– Он нужен мне! Пусть он останется!! Он мне нужен!!!
Она улыбнулась и надела рупор ему на голову, как шлем:
– Пусть останется…
Как фарфоровая статуэтка, она наклонилась к нему и отставила ножку, он снял импровизированный шлем и прикрыл от ненужных глаз их поцелуй.