Голь во мгле
Шрифт:
Вы, который всегда считал меня слабым умом, думаете, я не понимаю, что зло непобедимо? Но тем не менее для меня это не повод переходить на другую, тёмную сторону баррикад! Я никогда не соглашусь на дикий по своей сути и неравноценный обмен временной радости – непредсказуемой по продолжительности земной жизни – на безмерное страдание в вечности. Вас обманули, король! Впрочем, вы и сами хотели быть обманутым, раз согласились служить тому, кто непременно обманет.
Тяжело, прерывисто дыша, дофин дерзко смотрел монарху в глаза – прямо, не пытаясь отвести взгляд.
Бурбон, никак не
– Людовик, присядь, – в первый раз за время этой встречи король примирительно обратился к внуку по имени.
Молодой человек послушно уселся напротив деда.
Как-то слезливо, совсем по-старчески дед тихо сказал:
– Что же ты натворил, Людовик… Ты ведь сейчас не только предал всю великую династию Бурбонов. Ты, сам ещё не понимая этого, признанием любви Богу своему подставил род наш под удар дикой, не ведающей чувства сострадания силы. Я это знаю наверняка, ведь хозяин души моей приоткрыл мне завесу тайны будущего. Сейчас, проигнорировав слова мои, ты тем самым обрёк душу мою на адские муки в вечности, именно ты оказался и судьёй, и палачом моим.
Из глаз старика потекли слёзы отчаяния.
– Как бы я страстно ни желал этого, я не смогу, внук, защитить тебя от мести князя мира, твоё упрямство – погибель жизни твоей земной. Страшись гнева, оберегавшего меня. Помни, вступая на престол: время расплаты за непослушание близко!
Да, безусловно, несмотря на твои будущие грехи, пусть и небольшие по сравнению с моими, тебя ждёт обитель Бога. Но это неправильно, мы должны быть все вместе, наши предки не одобрят того, что сейчас произошло. Это плохо, очень плохо! – обречённым голосом произнёс король.
Старик взял дрожащей рукой документ и протянул внуку.
– Возьми. По устоявшемуся закону я обязан передать его тебе. Сделай с ним всё, что захочешь. Твоя душа принадлежит Богу, тебе нечего бояться, так дай же мне возможность исполнить клятву мою, данную прадеду твоему. Бери. – Он с силой всунул документ в руки дофина и добавил: – На всякий случай всегда держи эту бумагу вблизи себя, потеря её будет означать твою близкую кончину. А теперь уходи, – внезапно ставшим твёрдым голосом сказал король, – я не хочу больше тебя видеть, встретимся на моих похоронах.
– Монархия продержится ещё, пока мы живы, – грустно произнёс он, глядя вслед уходящему юноше.
Вернувшись в покои Большого Трианона, Людовик XV приказал накрыть стол с большим количеством спиртного. Закрывшись в спальной комнате, долго пил, мало притрагиваясь к еде. Череда произошедших днём событий выбила его из привычного состояния, Людовику хотелось лишь одного – забыться.
Встревоженная необычным поведением монарха, взволнованная последними событиями дю Барри преданной собакой сидела снаружи, ожидая позволения войти к начинающему потихоньку звереть по непонятной для него самого причине Бурбону. С каждым выпитым бокалом в его душу проникала ненависть ко всему живому, ко всему чистому.
Он бесился, так как понимал, что попал в хитро расставленный тёмной силой капкан, из которого
Пятая часть
С трудом сдерживая всё нарастающую раздражительность, граничащую со жгучим желанием причинять боль любому, кто даст для этого хоть малейший повод, он громко позвал дю Барри и приказал немедленно доставить ему ту самую девушку, что была у него утром.
И вскоре заплаканная дрожащая Элис вновь стояла перед пьяным, наполненном злобой стариком. Она не замечала роскоши помещения, в котором находилась, не чувствовала согревающего тепла пламени камина, её буквально трясло от пережитых событий, случившихся с момента её похищения, тело предательски лихорадило. Элис не понимала, почему Господь так рассердился на неё, за что уготовил наказание, чем она провинилась перед Ним.
Где-то далеко-далеко, в маленьком домике на окраине небольшого городка Локронан, расположенного на севере Франции, остались любимые мама с папой, которые ничего не знают о её страшной судьбе и, наверное, сбились с ног в поисках единственной дочери. При воспоминаниях о родном доме Элис сразу начинала горько плакать.
Мадам дю Барри сильно ругала и больно била её по щекам за то, что она постоянно плачет и молится. Но от подобного несправедливого и жестокого обращения бедная пленница начинала молиться ещё громче, плакать ещё сильнее, и никакие уговоры и угрозы на неё не действовали.
Элис с самого момента появления на свет росла в любви и заботе. Она была поздним и поэтому очень долгожданным и единственным ребёнком. Как ей рассказывала мама, они с папой много лет посещали церковь Святого Ронана и неустанно молились его мощам с просьбой о ребёночке.
После рождения дочери вся семья, невзирая на погоду, раз в неделю ходила в церковь, расположенную на другом конце города, где родители со слезами искреннего счастья возносили благодарные молитвы святому за чудо рождения Элис.
В тот злосчастный вечер мама внезапно приболела, и папа, ушедший к доктору за лекарством, по какой-то причине задерживался. И хотя Элис очень не хотелось оставлять маму одну, родительница настояла на том, чтобы дочь не нарушала многолетний порядок и – всего лишь раз – одна сходила в церковь помолиться за них всех. Мама боялась, что святой Ронан рассердится, если сегодня никто из семьи не придёт к нему. Торопясь в храм, Элис не могла знать, что за каждым её шагом на протяжении вот уже нескольких последних дней цепко следят внимательные глаза неотрывно следующего за ней по пятам злого человека.