Голая королева

Гармаш-Роффе Татьяна Владимировна

А что не «маловато»? Выходя замуж, Алина поделилась с Катей «теорией» о том, что любовь не самое главное в браке. Но в неоставленном письме она пишет именно о любви, вернее, о ее отсутствии. «Теория», стало быть, не выдержала проверку практикой.

Отсутствие любви – это «маловато», чтобы разрушить удачный в житейском смысле брак? Или, наоборот, веское основание?

Смотря кому. Сколько супружеских пар живет без любви, даже не задаваясь вопросом о ее наличии или отсутствии… Но для Алины, похоже, это действительно важно. Кружевная спальня, символ счастья… Должно быть, все долгое, спартанское и одинокое детство ей мечталось о счастье. И, как это часто бывает у обделенных

людей, Алина в понимании своего счастья оказалась очень требовательна и не согласна разменивать его ни на комфорт, ни на покой… Ей нужна полнота счастья, на всю катушку. В полном противоречии с расхожим представлением, по которому, казалось бы, человека, обделенного с детства, весьма легко облагодетельствовать: тот, у которого нет ничего, будет рад и малости. Ан нет! Именно обделенные имеют сверхвысокие запросы и не останавливаются ни перед чем в их осуществлении. Не потому ли среди звезд шоу-бизнеса ярче всего блещут провинциалы, задыхавшиеся в детстве в пыльной тиши маленьких городов? Не потому ли самые крупные состояния добыты бывшими бедняками, которым детство отказывало даже в пустячных удовольствиях? Не потому ли, не найдя с Алексом любви – обязательного и основного компонента ее счастья, – Алина решила отправиться на ее поиски?

С другой стороны, расстаться с мужем, с обеспеченным, комфортным бытом – очень уж непростое это решение. Все начать сначала, самостоятельно; найти работу, жилье. Она уже не девочка, питающаяся иллюзиями, – опыт есть и, кажется, не слишком сладкий. Должна понимать, что это такое: все начать сначала… И при этом решиться уйти в неизвестность, ночью, с одним пакетом личных вещей, не поговорив с мужем, не оставив ему даже письма?

Но, может, ей так легче, так проще было выполнить свое решение? Как сказала Катя, «то она такая тихая, всего боится, то вдруг решит, что знает, как надо поступать, и поступает, советов не слушает». И объяснений избегает.

Тогда на чем она уехала? И, опять, куда? Машина Алины стоит в гараже…

Кис развернул последнее письмо и рассеянно пробежал глазами текст. Ага, Марго Алину по-прежнему шантажирует… Нет, не по-прежнему: теперь она уже просит деньги, хотя пока только маленькие суммы «на жизнь»… «Деньги – ерунда, – писала Алина, – к тому же такие маленькие суммы Алекс вряд ли заметит… (Если заметит – то не представляю, как и что буду ему объяснять!!!) Дело в другом: этот призрак прошлого меня пугает… И самое ужасное заключается в том, что я не могу понять, откуда она узнала… Прости, что задаю тебе снова вопрос, который уже задавала в прошлом письме: не говорила ли ты об этом Марго?»

«Об этом» – это о чем? – запустил пятерню в волосы Кис. И что там в прошлом письме Алина спрашивала? Кис принялся перечитывать предыдущее письмо, но безрезультатно: в нем Алина не задавала подруге никаких вопросов. Означает ли это, что существует еще одно письмо, которое Катя не отдала Алексею?

«…Прости, что задаю тебе снова вопрос…»

Конечно, существует. Катя слишком долго возилась дома: стало быть, отбирала письма. И письмо это содержит тот самый вопрос Алины к Кате, который для Киса мог бы послужить ответом на его собственный вопрос: чем шантажирует Марго Алину? Если кое-какие шмотки еще укладывались в схему: «Не дашь – явимся твоему мужу на глаза», то уж деньги… Деньги пока еще относительно маленькие, но аппетиты Марго явно прогрессируют… И Алина, вместо того чтобы послать бывшую подругу по хорошо известному адресу, боится, что Алекс прознает. И тогда ей придется это как-то объяснять. А объяснять не хочется. «Призрак прошлого», стало быть, выглядит

пугающе… И Алина платит Марго за молчание.

Что ж, с Катей ему расставаться рано.

Он поймал ее уже на выходе из библиотеки. Не церемонясь, Кис спросил:

– Вы мне дали не все письма. Где оставшиеся?

Катя попыталась сделать честное лицо, но Кис быстро пресек ее неумелые актерские попытки. Он сжал ее локоть и произнес прямо в ухо:

– Мне нужны все письма Алины, все. Понятно?

Катя густо покраснела, отчего ее прыщи проступили еще ярче.

– У меня его нет… – пролепетала она. – Я его выбросила…

– Неправда!

– Честное слово!

Кис отступил на шаг и посмотрел, склонив голову набок, на девушку. Похоже, что так оно и было. Более того, Алина наверняка тоже уничтожила письма от Кати, в которых обсуждался тот самый «вопрос» и «призрак прошлого», иначе бы Кис нашел его. Может, боялась излишнего любопытства секретаря…

– Зачем?

Катя опустила голову.

– В письме было написано нечто такое, что вы побоялись его хранить?

Катя бросила на Алексея взгляд, полный ужаса.

– Вы понимаете, что этот секрет и стал основой шантажа? И что Алина, может быть, теперь в опасности? – нажал Кис.

Лицо ее изображало неподдельное отчаяние.

– Та-ак, – протянул Кис, – тут явно требуется время и место для разговора!

И он потащил Катю в кафе, из которого вышел четверть часа назад.

Прижав руки к груди, глядя на него умоляющими глазами, в которых блестели слезы, Катя заклинала его никому, никому и никогда, никогда не рассказывать о том, что она собирается ему поведать…

Глава 16

…Он сидел на кровати возле нее и смотрел на нее. Она ощущала его взгляд сквозь закрытые веки. «Алекс, – растроганно подумала Аля, – ты пришел…»

Постепенно просыпаясь, она почувствовала нестерпимую головную боль и хотела пожаловаться на нее мужу, встретить участие в его карих глазах и услышать его ровный и ласковый голос: «Это не страшно, дорогая, я тебе принесу таблетку, хочешь?»

– У меня голова болит, – сказала она жалобно и вдруг вспомнила: она решила уйти от Алекса!

Она решила уйти. От Алекса.

Она решила уйти? От Алекса?

Нет, надо это получше обдумать; нельзя принимать такие решения под настроение, это несерьезно. Пока ничего не надо ему говорить, ничего. Она не готова к этому.

Аля открыла глаза.

На кровати сидел Филипп.

– Ты разговаривала во сне, – сказал он, склонившись над ней.

– Да? – с трудом разомкнула губы Аля. – И что я сказала?

– Не знаю, я не разобрал.

Аля усилием воли стряхивала с себя тяжелый сон и постепенно припоминала чердачную комнату, окно, Марго… Все, что из ее сна оказалось правдой, – это головная боль, бившаяся в левом виске.

– Я, наверное, сказала, что у меня голова болит.

– Может быть. Вставай. Уже без двадцати три.

– У меня голова болит, – настаивала Аля.

– У меня тоже, – сухо сообщил Филипп.

Аля мельком взглянула на его лицо, показавшееся так близко от нее, и сочла за лучшее встать.

– Пусти, – сказала она, – я встану.

Но он не двинулся с места, он сидел на ее постели, не сводя с нее глаз и не давая ей встать. Он медленно запустил руку ей под спину, в обхват, вокруг талии, где трикотажная майка задралась, открыв горячую от сна упругую кожу… Он потянул ее тело на себя – гибко выгнулась поясница, живот обнажился навстречу его губам – нежный, незагорелый еще живот, – и лицо Филиппа стало наклоняться…