Голгофа
Шрифт:
Гостиница была небольшая, но по обилию в вестибюле зеркал, ковров, позолоты, по дворцовой резной мебели можно было заключить, что гостиница предназначалась для избранных.
Качалин предложил Николаю Васильевичу снять трехкомнатный номер на двоих, тот согласился, и женщины, заслышав их уговор, тоже решили снять на двоих хороший номер.
В номерах было тепло, уютно, и гости из России принимали душ, приводили в порядок одежду и затем уж в полдень спустились на первый этаж. Тут их в вестибюле у входа в ресторан встретил Шахт.
— Друзья! Не удивляйтесь, если я вам скажу новость: здесь живет
Саша всплеснула руками:
— Как здорово!
Она любила ходить в гости, и если здесь, на краю света, живет сестра отчима… Это же интересно!..
Невдалеке от порта на склоне едва выдающегося над уровнем океана холма, в окружении невысоких шапкообразных деревьев, без всякого плана и порядка было разбросано десятка два двух–трехэтажных домов, которые при приближении к ним казались настоящими дворцами.
— Квартал новых русских. Его так здесь зовут.
Шахт приостанавливал машину, ехал медленно.
В затененные стекла «Форда», точно метелкой, ударяли заряды не то дождя, не то мельчайших капель, вздымаемых волнами океана, и при неслышной работе двигателя отчетливо различался гул стихии, и, казалось, небо и земля содрогались от ударов волн, а деревья, скручивая в тугой жгут кроны, наклонялись к машине, словно просились взять их и укрыть от непогоды.
— И часто тут… такое? — спросил Николай Васильевич.
— А что вы хотите! — вскинулся Шахт. — Завтра проснетесь, а возле окна — айсберг. При ярком солнце, сочинской погоде — ледяная гора! Как вам это нравится? Проклятый край! Чего меня занесло сюда — не знаю. Спросите у Сапфира. Это он всех затащил. Видите — дома? Вон — Шалопальянц, а этот… — Кац, родственник какого–то нашего министра, а там вон — дядюшка Сапфира Соломон Давидович… Новые русские! А за городом, на берегу океана, закупив пляжный участок в два километра длиной, поселилась шайка редакторов московских газет и дикторов телевидения. Им платят олигархи, ой–ой сколько платят! Если бы вы знали!
«А вот мы и попытаемся узнать», — подумал Качалин.
— Какие же они русские? — воскликнула Саша.
— А кто?.. Калмыки, узбеки, аварцы? Да таких тут просто не знают. Если ты из России, значит, русский. Между прочим, это очень хорошо. И я русский. Фамилия, конечно, Шахт, но жил в России, значит, русский. Что хорошо, то хорошо. Зачем мне объяснять, кто я и откуда? Из России — значит, русский.
Ехал он совсем медленно, давая возможность разглядеть дома новых русских. Подъезды, калитки, ворота, особенно же крылечки и входные двери: все эти архитектурные ансамбли и их детали отличались большим разнообразием, богатством убранства и отделки, затейливостью орнаментов и рисунков, яркостью и свежестью красок. Сразу видно: денег тут не жалели, жажду самолюбия и тщеславия утоляли широко, с размахом. Настоящие русские люди, сидевшие в машине, — а они, кроме Шахта, были действительно настоящими русскими, — и за то благодарили расселившихся тут новых русских, что они хотя бы внешним видом домов сумели отразить часть достоинств русского характера: его извечную тягу ко всему прекрасному, врожденное чувство гармонии форм и цвета. Важную роль тут, конечно, сыграли бешеные деньги, и кто знает, какие это деньги, откуда
При въезде в усадьбу, у края ворот, бросалась в глаза позолоченная пластинка и на ней фамилия владельца: Бутенко Николай Амвросьевич. И на стене у входной двери в дом такая же надпись. Гостей встречала женщина–мулатка — полная, черноглазая, в коричневом платье с белоснежным воротником.
— Это Габриэл, главная служанка, — представил ее Шахт. На слове «главная» он сделал ударение.
В доме их встречала другая служанка — более пожилая и еще более полная. Тоже в коричневом платье и с широким белым воротничком.
— Омила, — представил ее Шахт. И не сказал, что это младшая служанка или какая–нибудь другая.
Саша заметила, что служанки тут пожилые, толстые, с лицами шоколадного цвета и носами, похожими на картошку. Она любила людей молодых, красивых и веселых. Все, кому за тридцать или около того, казались ей стариками. Исключение делала для Качалина — он–то ей казался моложе самых молодых парней.
Прошли зал, сиявший позолотой и зеркалами, вошли в комнату, чуть поменьше зала, здесь не было привычных окон, а свет лился откуда–то сверху, и на полу лежал голубой ковер, а в глубине, под большой картиной, красовался беломраморный камин, и в нем горел огонь.
Саша не сразу разглядела возле камина коляску и сидевшую в ней женщину — еще не старую, черную, по виду еврейку.
— Знакомьтесь, Соня, — сказал Шахт. И голос его прозвучал странно, и сам он возле этой хорошо прибранной, элегантно одетой женщины казался чужим и лишним. — Она живет в этом маленьком дворце и в этом городе на берегу далекого океана, куда вот–вот приплывет оторвавшийся от ледового южного материка айсберг.
— Простите, пожалуйста, — обратилась к гостям женщина, — я не ждала, не знала — наш Гиви всегда так, как снег на голову.
Говорила она мягким приятным голосом и не картавила. Саша вспомнила замечание своей матери, что евреи все картавят; это их обязательная мета, божий знак, которым Творец метит их от рождения. И никакой логопед не в силах исправить их речь; другим помогает, но еврею никогда. И сашин отчим Сапфир, сильно картавивший, будто признавался, что евреи отдали бы все богатства мира, лишь бы убежать от этого изъяна, который они считают своим величайшим пороком и несчастьем.
Но вот Соня этим недостатком не страдала, но и она была несчастна, потому что в свои сорок лет недуг приковал ее к коляске.
— Представьте себе, — звенел ее голос, — приехала сюда в полном порядке, любила бродить по магазинам, обегала весь город, и вдруг стала приседать. На одну ногу присяду, на другую… Знаете, это даже смешно, я будто бы примеряла какие–то па, пыталась танцевать. Ни с того ни с сего, да?.. Возьму и присяду. Потом ноги уже делали и не па, а стали подламываться. С чего бы это?.. Никто не знает! Вызывала домой врачей, много платила, но они дают мази и уходят. Мази ужасно пахнут, мой Николай перешел жить на другую половину. Меня еще постигло и одиночество.