Голгофа
Шрифт:
— Это прокатный стан для изготовления корпусов ручек; сооружение уникальное и выпускается всего лишь на нескольких заводах мира. Лучший стан изготовлялся в нашей стране — на Старокраматорском заводе, который теперь стоит из–за отсутствия у него заказов. Раньше стан такой был на моем заводе, но демократы быстренько его демонтировали и за смехотворно малую сумму отправили сюда, на край земли. Я бы тут ничего не сделал, если бы Сапфир и Шахт не дали мне в кредит пятнадцать миллионов долларов.
Рассказ свой Николай заканчивал уже в кабинете — небольшой комнате со встроенной электроникой
— Скажу вам по совести: все тут устраивалось без меня и за моей спиной. Мне подносили бумаги, и я их подписывал, — и так все обставлялось, что не подписать я не мог. Мне говорили: «Все решено в Москве, в министерстве и в промышленном отделе городской мэрии», где уже воцарился страшный человек по имени Субчик. Я звонил в министерство, протестовал, шумел, но мне говорили одно и то же: производство наших ручек стоит государству двадцать пять миллионов долларов в год, а мы закупим это же количество ручек за десять миллионов, и они будут лучше наших. К тому времени артист Высоцкий обронил такую фразу: американская ручка «паркер» стоит хорошего автомобиля.
Я огляделся, все хорошенько взвесил и — сдался. За моей спиной стояла милая женушка Соня, и я видел, как миллиарды наших рублей и уникальное оборудование фабрик и заводов перетекают в карманы ее соплеменников и уплывают за границу. Мой друг, директор питерского завода, перед которым на коленях стояла вся Европа, сопротивлялся. И однажды вечером, когда вся его семья и он сам собрались у телевизора, у них в квартире взорвался мощный заряд тротила, и всю его квартиру, и весь подъезд дома разнесло в клочья. Я понял: это война. Власть в Питере да и во всей стране захватили «агенты влияния», находящиеся на службе у Америки, борьба с ними должна вестись иными средствами. Я затаился, прикинулся лояльным ко всем родственникам и друзьям своей супруги, а среди них были Шахт и Сапфир, ставший в одночасье миллиардером. Ну, а моя Сонюшка — его родная сестра. Вот в чем штука. Вот и вся тайна моей новой жизни. Но если вы решите, что я сдался и стал предателем своей Родины, вы ошибетесь. Не лишайте меня своего общества, и вы узнаете, как я здесь, по соседству с Антарктидой, налаживаю фронт сопротивления, и скоро мир узнает о моих первых победах.
Бутенко пообещал не занимать дольше своей болтовней прелестных собеседниц и пригласил поехать с ним по окрестностям города, посмотреть природу здешних мест. Потом они отправились в портовый ресторан, где он еще с утра заказал обед — на этот раз из кухни интернациональной. В общем зале было много моряков из разных частей света, стоял шум и клубилось облако табачного дыма, но гости из России прошли в отведенный для них маленький зал, где по просьбе известного тут фабриканта Никос — Лая им накрыли стол.
Был уже вечер, когда Бутенко подвез женщин к гостинице, простился с ними и поехал домой. И с этого момента начались события, которых он не ожидал, но которые решительным образом ворвались в его жизнь и повернули ее в сторону так желательных для него перемен. Его шансы многократно
Жену он застал в слезах, она билась в истерике. Подходя к ней, подумал: ревность к Нине Ивановне окончательно ее сломила. И проникся жалостью к супруге, обнял ее за голову, проговорил:
— Успокойся, родная. У тебя нет никаких оснований меня подозревать.
— О чем ты говоришь! — вскричала Соня. — О чем?.. Мой брат умер. Мой единственный, горячо любимый Сеня. Он умер вчера вечером, и никогда уж больше к нам не придет, я его не увижу…
Содрогаясь в рыданиях, она тянула к себе Николая, обнимала за талию, прижималась к нему щекой.
— Ты один у меня остался, один — и больше никого на свете, не единой родной души. О, если бы ты знал, как я одинока, как я страдаю и боюсь, боюсь, что ты меня бросишь!
Николая эта весть оставила равнодушным, ну кто ему этот Сеня?.. Брат жены, единственный ее родственник — скрытый, озлобленный на весь свет сионист, который никому и никогда не смотрел в глаза, и он, Николай, в сущности, не знает, какого они цвета, его глаза, и чем он занимался, этот чужой и чуждый ему человек. И только после крушения российской империи, и после того, как рыжий, вертлявый и глуповатый на вид мужичонка со странной фамилией Чубайс был назначен распоряжаться всеми богатствами России и Соня с радостью сообщила мужу, что ее братец стал миллиардером, Николай задумался: а что он такое, этот его шурин Сеня, и почему так вдруг стал обладателем такой колоссальной суммы денег?..
У Сони спросил:
— Миллиардер?.. Как это — миллиардер?..
— А так! — радостно восклицала Соня. — У него на счетах в банках — миллиард! Целый миллиард и даже больше. И не наших деревянных рублей, а зелененьких, то есть американских долларов.
— На счетах?.. А в каких банках?
— Ах ты непонятливый! Разумеется, в иностранных. Не в наших же банках он будет хранить деньги!
— Но деньги должны работать на свое государство. Как же так — сумму такую перевести в другие страны. Да это же… экономическая диверсия!
— Ну, пошел, поехал! Воспитала тебя советская школа. Деньги нужно хранить в надежных банках — там, где течет на них хороший процент. Такие простые вещи, а ты не понимаешь.
Николай еще спрашивал:
— Но откуда?.. С каких таких шишов ему свалились этакие деньги?
Соня проговорилась:
— А флот пассажирский и торговый — все суда, приписанные к Балтийскому пароходству… Он их вначале купил, а потом продал. Вот эта разница от покупки и продажи — и есть тот самый миллиард, который попал в карман Сени.
Николай от неожиданности присел на диван и долго смотрел на жену ничего не понимающими глазами. Помнится, еще задал ей вопрос:
— Но откуда он взял деньги, чтобы купить весь флот?
— Странный ты, Николя, — она его иногда так называла. — По новым законам человек имеет право взять кредит в банке, а потом… Потом он может и не расплачиваться. Объявит себя банкротом, и деньги с него спишут.
Любовно и по–матерински похлопав Николая теплой ладонью по щеке, доверительно сообщила: