Голливудские триллеры. Детективная трилогия
Шрифт:
И тут ко мне со всех сторон стали тянуться хищные руки – пока не повалили навзничь.
– Нет! – заорал я.
Перевернулся, вскочил на ноги и побежал, изо всех сил надеясь, что бегу в сторону моря, а не обратно к призракам.
Споткнулся, упал, выронил фонарь. Господи, только бы его найти… Я должен немедленно его найти.
Ползая на четвереньках в полной темноте, я заклинал: «Ну, пожалуйста, ну, найдись!»
Наконец, мои пальцы нащупали свет. Я вскочил и, как в пьяном угаре, побежал дальше, подгоняемый потоком тьмы. «Только не упасть, только не упасть!» – твердил про себя я. Луч фонаря тянул
И тут туннель огласился самыми чудесными из всех существующих на земле звуков. А впереди замаячило нечто напоминающее солнечный рассвет в раю… Сверкнули фары, запел автомобильный гудок, и, словно довершая эту картину счастья, ударил гром. Машина!
Некоторые люди, вроде меня, привыкли мыслить мизансценами – крупными и средними планами, вспышками молнии, выхватывающими из жизни самые сочные кадры… И я подумал: Джон Форд [396] , ни дать ни взять! Долина монументов в Колорадо! Индейцы! Прибытие нашей кавалерии!
396
Джон Форд (1895–1973) – американский кинорежиссер и писатель, крупнейший мастер вестерна, единственный в истории обладатель четырех «Оскаров» за лучшую режиссуру.
Вот она, красавица, выходящая из морской пены… Старая колымага, спасение мое… И в ней привставший за рулем… конечно же, Крамли. Изрыгающий самые страшные ругательства, на которые он только способен. Проклинающий меня последними словами и абсолютно счастливый оттого, что меня нашел.
– Черт возьми, смерти моей хочешь! – Я с трудом увернулся от автомобиля, затормозившего прямо у моих ног.
– Не торопись, ублюдок, дай мне только выйти отсюда… – проорал Крамли.
В свете фар тьма тут же съежилась и отступила. А Крамли обрушил на меня такой поток ругательств, что я остолбенел. Зажмурив глаза, он орал, размахивал руками, долбил по кнопке клаксона, брызгал слюной…
– Твое счастье, что этот чертов драндулет сюда пролез! Что там у тебя?
Я оглянулся назад, в темноту.
– Да ничего…
– Ну, тогда и незачем тебя отсюда вывозить! – Крамли нажал на газ.
В ту же секунду я с такой страстью прыгнул на сиденье, что колымага содрогнулась.
Крамли схватил меня за подбородок.
– Ты как, в порядке?
– Теперь – да!
– Тогда можно ехать!
– Не можно, а нужно! – завопил я, увидев, как из темноты снова поперли тени. – Жми двести пятьдесят!
– Девяносто – не хочешь?
Крамли вгляделся в темноту.
– Сэчел Пейдж [397] , кажется, говорил: никогда не оглядывайся. Тупое правило – его очень легко могут использовать против тебя.
Несколько фигур уже вышли на свет…
– Поехали! – заорал я.
И мы сорвались с места. Со скоростью явно больше стольника.
– Это Генри позвонил мне! – на ходу проорал Крамли. – Говорит: кажется, наш недоносок Марсианин опять попал! Причем конкретно!
397
Сэчел
– Генри? – переспросил я.
– Фриц тоже позвонил! Сказал, что Генри не прав! Что ты гораздо хуже, чем просто недоносок!
– Так и есть! А ты еще быстрее можешь?
Крамли смог. И я, наконец, услышал шум прибоя.
Глава 41
Мы вырулили из водостока, и я сразу увидел нечто заставившее меня вскрикнуть от удивления.
– Смотри!
Крамли следом за мной повернулся на юг.
– Это же дом Раттиган! Отсюда – метров сто пятьдесят, не больше! Как же мы раньше не замечали этот сток?
– Просто раньше ему не приходилось работать трассой 66.
– Значит, если мы смогли проехать внутри туннеля от Китайского театра до берега, то и Констанция могла добираться от этого места к Грауману…
– Могла, конечно. Если совсем с дуба рухнула… Так. Похоже, она рухнула одновременно со всех дубов штата Огайо! Гляди…
По песку вился узкий след.
– Велосипед! Ну да, на велосипеде отсюда не больше часа.
– Да нет, нереально. Я ни разу не видел ее на велике.
Привстав прямо в машине, я бросил взгляд на вход в водосток.
– Она еще там. Вряд ли ей удалось уйти. А если и удалось, то слишком далеко и совсем не туда… Бедная Констанция.
– Бедная?! – взорвался Крамли. – Да у этой бедной шкура толще, чем у мамонта. Давай-давай, жуй сопли из-за этой шлюшки, а я позвоню твоей жене, чтоб приехала и оторвала тебе яйца!
– За что? Я пока ничего такого не сделал.
– Ах, неужели? – Крамли с ревом газанул и выехал на берег. – А то, что ты три дня носился, как конь педальный, – поперся на Маунт-Лоу, собрал всех вшей у всех вшивых фриков Лос-Анджелеса, влез на крышу Китайского театра – это как, не считается? Возглавил парад придурков – и все из-за прошмандовки, получившей «Оскара» за то, что дешевле всех продалась! Или я не прав? Можешь разбить мою шарманку, если я сыграл хоть одну фальшивую ноту!
– Крамли! Я же видел ее там, в водостоке. Раттиган! И после этого ты предлагаешь мне ее послать?
– Конечно!
– Ты так не думаешь, – сказал я. – Я слишком хорошо тебя знаю. Ты пьешь водку, а писаешь яблочным соком.
Крамли еще сильнее надавил на газ.
– Что ты имеешь в виду?
– В душе ты остался мальчиком при храме.
– Так, стоп! Пожалуй, поеду-ка я подальше от этого гребаного Приюта одиноких моряков!
Он прищурился, рванул еще быстрее, скрипнул зубами, но потом все-таки сбросил скорость.
– Что еще скажешь?
Я сглотнул и продолжал:
– Ты же был мальчиком-сопрано. Может быть, ты забыл, как твои родители гордились тобой на полуночной мессе? А когда мы сидели в кинотеатре? Думаешь, я не видел, как ты скрывал, что плачешь от фильма… Католический верблюд, который сломает себе хребет, но все-таки пролезет в игольное ушко. Знаешь, Хрум-хрумли… Из великих грешников получаются великие святые. Как бы ни был плох человек, он всегда заслуживает второго шанса.
– У твоей Раттиган их было девять десятков!