Голливудские триллеры. Детективная трилогия
Шрифт:
Он покрутил в руках монокуляр.
– Откуда у тебя весь этот вернисаж?
– Из музея на Маунт-Лоу…
– А, это тот сумасшедший владелец газетной библиотеки… Поднимался я к нему как-то раз – хотел кое-что поискать. Так и ушел ни с чем. Не смог дышать в его сраных катакомбах. Я этому хрену тогда сказал: слышь, ты, хрен, как сделаешь уборку помещения, ты звони, ага? Похоже, Констанцию сильно контузило во время бомбежки, раз она вышла за этого олигофрена. Нет… Ты мне все-таки скажи: как это я умудрился снять ее в трех фильмах под видом разных актрис –
– Наверное, тебе было не до этого… – сказал я. – Ты же тогда, кажется, обхаживал Марлен Дитрих?
– Как-как ты сказал? Обхаживал? Это так теперь называется? – Фриц чуть не свалился с кровати от хохота. – Ладно, давай отлепляй от стены все эти вещдоки. Если я возьмусь за дело, они мне понадобятся.
– Если что, есть еще одна аналогичная экспозиция. В Китайском театре Граумана, в бывшей кинорубке. Там сидит старый…
– Ты хотел сказать – старый идиот?
– Я бы так не сказал.
– И очень напрасно! Как-то я узнал, что у него хранится недостающая часть моей «Атлантики», которую я делал еще для UFA – и имел неосторожность за ней прийти. Так этот дрочила чуть к стулу меня не привязал – пытался заставить смотреть все серии древнего сериала с Рин-Тин-Тином [391] . На какой-то там по счету я пригрозил, что выпрыгну с балкона, – только тогда он дал мне забрать «Атлантику» и уйти.
Фриц разложил фотографии по всей кровати и принялся буравить их взглядом через свой монокуляр.
391
Рин-Тин-Тин – немецкая овчарка, известная своими ролями в фильмах «Зов Севера», «Рин-Тин-Тин спасает своего хозяина», «Геройский поступок Рин-Тин-Тина».
– Говоришь, у Граумана есть еще?
– Ну, да… – сказал я.
– А что ты скажешь, если я предложу тебе совершить небольшое путешествие на автомобиле «Альфа-Ромео» со скоростью сто пятьдесят км в час? Какие-то пять минут – и мы уже в гребаном театре.
Кровь в одно мгновение отхлынула у меня от лица.
– Ну вот, и отлично, – заключил Фриц.
Через пару секунд он был уже под дождем. А еще через пять мы уже мчались на полной скорости, и, кажется, я даже успел впрыгнуть в машину.
Глава 37
– Фонарик, спички, блокнот… Карандаш – чтобы делать записи… – Я порылся в карманах. – Что еще?
– Вино, – сказал Фриц, – на случай, если эти страшные люди наверху не держат бренди.
Бутылку вина мы уговорили на двоих еще внизу – как только увидели гигантское нагромождение ступенек, ведущее в старую кинорубку.
Фриц улыбнулся.
– Чур, я иду первым. Не собираюсь тебя ловить, если ты начнешь падать.
– Спасибо, ты настоящий друг.
Он сделал первый шаг в темноту. Я двинулся следом,
– Слушай, а с чего ты вообще взялся мне помогать? – спросил я на ходу.
– Это все Крамли. Я позвонил ему, и он сказал, что лежит прикованный к постели. Странно, правда? Обычно общение с такими мудаками, как ты, очищает кровь и заново запускает сердце… Держи нормально фонарь, а то я споткнусь.
– Лучше не зли меня… – Я угрожающе дернул лучом.
– Не хотел это говорить, – продолжал Фриц, – но ты действительно мне удался. Ты ведь у меня десятый, если не считать Мари Дресслер!
Мы достигли высоты, на которой носовые кровотечения являются физиологической нормой. Всю дорогу до конца второго балкона Фриц упивался собственной руганью по этому поводу.
– Так, давай еще раз, – сказал он, не переставая шагать по ступенькам. – Ну, допустим, мы поднимемся туда. И что дальше?
– Дальше – обратно, тем же путем. Вниз – в подвал с зеркалами…
– Стучи! – сказал Фриц, когда мы пришли.
От моего стука дверь кинорубки распахнулась сама, открыв нашему взору темноту, в которой угадывались два проектора. Один из них работал – и был здесь единственным источником света.
Скользнув лучом по стене, я присвистнул.
– Что? – спросил Фриц.
– Они исчезли! Фотографии. Кто-то их сорвал.
Луч фонарика нервно запрыгал по пустым рамкам: судя по всему, призраки темной комнаты испарились всем коллективом.
– Черт! Кажется, мы в полном дерьме. Этот чертов козел… господи, я уже начал разговаривать как ты!
– Узнаю своего сынка, – с одобрением сказал Фриц. – Покрути-ка еще фонарем!
– О’ кей, только без нервов… – Я осторожно прошел вперед, дрожащей рукой направляя луч на то, что виднелось между двумя проекторами.
Там, конечно же, сидел отец Констанции – застывший, как ледяная статуя, с одной рукой на выключателе.
Стрекочущий проектор на полной скорости прокручивал пленку, замкнутую в кольцо, и картинка повторялась снова и снова, каждые десять секунд. Правда, не на экране, а внутри проектора, потому что дверца, которая пропускает изображение на экран, была закрыта. Но если придвинуться поближе и прищурить глаза, можно было разглядеть их всех до одной: Салли, Долли, Молли, Холли, Гейли, Нелли, Роби, Салли, Долли, Молли… и так до бесконечности.
Я долго смотрел на старика Раттигана, но так и не смог определить, чего больше в гримасе, сковавшей его лицо, – торжества или отчаяния.
Потом перевел взгляд на стены, где уже не было ни Салли, ни Долли, ни Молли… Наверное, тот, кто их украл – кто бы это ни был, – не предполагал, что у старика на этот случай есть запасной вариант: прошлое в виде закольцованной пленки, на которой вся «семейка» бегает по кругу. Или…
Внутри у меня все оборвалось.
В голове явственно прозвучал голос Бетти Келли, повторявшей вопли Констанции: «Прости меня, прости, прости!» А потом – голос Квикли: «Как мне вернуть, как мне вернуть?» Что вернуть? Другое «я»?