Голодная дорога
Шрифт:
– Независимость принесла нам одни беды.
Луна ушла от меня и стало темно, и я на короткое время ощутил себя в мире духов, с их непрестанно тараторящими голосами. Вокруг меня была неразбериха, и старик с пепельной бородой говорил женщине:
– Упаковывай вещи и уходи этой ночью. Ты чуть не убила человека. Тебе повезло, что мы остановили тебя. Иди домой к мужу и детям. Эти люди еще придут. Не приходи на рынок какое-то время. Ты – храбрая и глупая женщина.
Женщина ничего не ответила. С каменным лицом, выражавшим суровую красоту, она собрала в корзину товары. Она перестала вытирать нос и глаза своей повязкой. Вокруг столпились
– Мама!
Она взглянула вниз, быстро поставила корзину на землю и надолго заключила меня в объятия. Затем она отпустила меня, и я заметил, что в ее обезумевших глазах проступила влага:
– Что ты здесь делаешь?
– Я ищу тебя.
– Иди домой! – скомандовала она.
Я прокладывал себе путь через толпу и слышал за собой ее всхлипывания. Она шла за мной, пока мы не вышли с рынка. А когда мы шли, я увидел старика за другим столиком, с плавающей луной в глазах, которые смотрели на меня с легкой улыбкой. Подойдя к главной дороге, Мама опустила корзину, взяла меня на руки, привязала к спине своей повязкой и снова водрузила корзину на голову.
– Ты растешь, – сказала она. – Не все растет на этом месте, но по крайней мере ты, сын мой, растешь здесь.
По обеим сторонам дороги горели лампы. Отовсюду раздавались голоса. Везде были голоса и движение. Я нес в себе свои тайны.
Глава 11
Когда мы пришли домой, было очень темно, и Папа уже пришел с работы. Он сидел на своем стуле, курил сигарету и тяжело думал. Он не посмотрел на нас, когда мы вошли. Я был очень уставший, не говоря уже о Маме, и, поставив на шкаф свою корзину, она подошла к Папе и спросила, как у него прошел день. Папа ничего не ответил. Он курил в тишине. После того как Мама три раза повторила свой вопрос, и с каждым разом голос ее становился все нежнее, она выпрямилась и направилась к двери, с грязью на одной стороне лица, похожей на тайные знаки принадлежности, когда Папа вдруг взорвался и ударил кулаком по столу.
– Где ты была? – грозно спросил он.
Мама похолодела.
– И почему ты так поздно?
– Я была на рынке.
– И что ты там делала?
– Торговала.
– Какой рынок? Какая торговля? Вот так вот, женщины, вы начинаете себя вести, когда попадаете в газеты. Я уже не знаю сколько сижу здесь, голодный, и в доме совсем нет еды. Мужчина гнет на тебя спину, а ты не можешь приготовить ему пищу, когда он приходит домой! Вот почему люди постоянно советуют мне запретить тебе торговать на рынке. Вы, женщины, начинаете маленькую торговлю, связываетесь с дурной женской компанией, берете в голову разные идеи, забываете о семье и оставляете меня здесь без еды с одними сигаретами! Сигаретами сыт не будешь! – Папа кричал очень сердитым голосом и размахивал руками.
– Извини, мой муж, дай мне пройти, и я…
– Ты извиняешься? Но извинениями сыт не будешь! Знаешь ли ты, какой ужасный день у меня был, хуже, чем у осла или
Папа продолжал кричать. Он пугал нас. Казалось, своей яростью он вдвое уменьшал комнату. Он не слушал ничего и ничего не замечал и все говорил и говорил о своей гнусной работе. Он рассказывал, как идиоты приказывали ему нести мешки, как громилы издевались над людьми, и что он был героем, и хочет бросить все и изменить свою жизнь.
– А что со мной? – спросила Мама.
– А что с тобой?
– Ты думаешь, мне не хочется все бросить, а?
– Давай! Бросай! – прокричал Папа. – Давай, давай, бросай все, и пускай твой сын голодает и побирается, как нищий иди сирота!
– Можно я пойду и приготовлю еды? – спокойно спросила Мама.
– Я больше не голоден. Иди и приготовь еду для себя.
Мама пошла в сторону кухни, но Папа кинулся на нее, схватил за шею и прижал лицом к матрасу. Мама не протестовала и не боролась с ним, Папа сел на нее верхом так, что я мог видеть ее прижатое лицо, а затем встал и пошел обратно к своему стулу.
– Оставь Маму в покое, – сказал я.
– Замолчи! А где это был ты, интересно? – спросил он, уставясь на меня.
Я не ответил. И выбежал из комнаты. Вскоре пришла Мама и мы пошли на двор. Мы приготовили эба и разогрели тушенку.
– Все мужчины – дураки, – вот и все, что сказала Мама, уставясь в огонь, когда мы сидели на кухне.
Закончив готовить, мы накрыли стол. Ели молча. Папа был необычайно прожорлив. Он прикончил свою порцию эба и попросил еще. Мама встала и приготовила ему еще эба, которую он бесстыдно заглотил в два приема. Пыщущие паром куски эба, казалось, ничуть не обожгли ему руки и горло. Разделавшись со второй порцией, он откинулся на стул и удовлетворенно потер свой живот.
– Я делаю мужскую работу и ем как мужчина, – сказал он, улыбнувшись.
Мы не улыбались ему.
Он послал меня купить огогоро и сигарет. Пока он пил и курил, его настроение заметно улучшилось. Он попытался шутить с нами, но мы ему не отвечали.
– Что тревожит тебя? – спросил он Маму.
– Ничего.
– Ничего?
– Ничего, – ответила она, не смотря на него.
– Ничего, – сказал я.
– Ничего?
– Да.
– А что делает грязь на мамином лице?
– Ничего, – ответил я.
Он посмотрел на нас так, как будто мы состояли против него в заговоре. Он продолжил свои расспросы, но мы отказывались ему отвечать. Он искал какую-то загвоздку, но, разомлевший от сытной еды, не мог ничего придумать. Мама молчала, глубоко уйдя в свое одиночество, и ее лицо не выражало ничего – ни боли, ни несчастья, ни радости и ни удовлетворения. Папа умолял нас рассказать ему, что случилось.
– Тебе угрожал кто-нибудь?
– Нет.
– У тебя украли вещи?
– Нет.
– Тебя расстроили какие-нибудь плохие новости?
– Нет.
– Тебя прогоняли громилы?
Мама сделала маленькую паузу, прежде чем сказать:
– Нет.
Папа хрустнул спиной и вытянулся. Ему было очень неуютно и выглядел он почти жалким. Мама встала, убрала со стола и пошла мыться. Вернувшись, она сразу легла в постель. Папа сидел на стуле, рыгая, куря сигарету, страдая от бессонницы, как человек, который не может постичь таинственное молчание своей жены. Я расстелил себе мат и лег на него, немного понаблюдав за Папой. Его сигарета превратилась в звезду.