Голос сердца. Книга первая
Шрифт:
— Что это за сцена? — спросила Франческа с возросшим интересом.
— Это сцена, где… — Катарин умолкла, когда появился официант с подносом, и затем произнесла: — Я расскажу тебе об этом позже.
Съев несколько кусочков рыбы, Катарин отложила в сторону вилку, внезапно потеряв интерес к пище.
— Понимаешь, Франческа, каждый раз, когда я думаю об этой сцене, я чувствую необычное волнение. Я знаю, что она как будто специально написана для меня. И я хочу, чтобы Виктор посмотрел, как я играю Кэти, а не Прекрасную Елену. Это трогательная и драматичная сцена, когда Кэти возвращается из Трашкросс Грэндж и рассказывает Нелли Дин, что Эдгар Линтон хочет на ней жениться. Они долго обсуждают ее чувства к Линтону, сравнивая их с ее чувствами к Хитклиффу. Нелли пытается остановить
— И затем Кэти говорит о своей любви к Хитклиффу, — быстро вставила Франческа. Ее лицо оживилось, умные глаза заблестели. — А какие там волшебные слова об их душах. Я могу тебе процитировать их почти наизусть. Кэти говорит: «Он никогда не узнает, как я его люблю, и люблю вовсе не потому, что он красивый, Нелли, а потому, что он больше мое «я», чем я сама. Из чего бы ни были сделаны наши души, моя и его состоят из одного материала, а душа Линтона совсем другая и отличается от нашей, как лунный свет отличается от молнии, а холод — от огня». Конечно, Катарин, я хорошо знаю это место. И ты права, оно полно драматизма и эмоций.
Катарин наблюдала, как буквально на глазах растут энтузиазм и интерес Франчески, и воспользовалась моментом. Она сказала:
— Если ты еще раз посмотришь эту главу книги, то увидишь, что там достаточно диалогов между Кэти и Нелли для создания хорошей тридцатиминутной сцены. И это все, что мне нужно для кинопробы. Послушай, Франческа, я знаю, ты можешь сделать это, и к тому же довольно быстро. Для тебя это будет разрядкой, и это отвлечет тебя на день или два от твоей работы. Ну, пожалуйста, скажи «да», — упрашивала Катарин. — Ты мне нужна. Ты же не всадишь мне нож в спину? Для меня эта проба так важна! — Глаза Катарин были неотрывно прикованы к лицу Франчески.
Франческа прикусила губу, колеблясь, прежде чем дать окончательный ответ. Но она действительно хотела помочь Катарин. Наконец девушка сдалась.
— Ну, хорошо, — сказала она, — если ты считаешь, что я могу это сделать, я попробую.
— О, спасибо, Франческа, дорогая! Спасибо, я так благодарна тебе! — воскликнула Катарин.
— Может быть, это будет не совсем то, что ты хочешь, но я обещаю сделать все, что смогу. Ты только скажи мне, сколько страниц надо переделать, где начинается и где кончается сцена. Мне необходимы некоторые руководящие указания.
— Я помогу тебе. В общем-то, я могу пояснить некоторые детали прямо сейчас. Тебе будет нетрудно, ведь в книге есть все, — уверяла ее Катарин.
Франческа кивнула и уставилась в свою тарелку. Когда она подняла голову, вид у нее был несколько растерянный.
— Ты так уверена во мне, Катарин. Отчего?
Катарин подумала несколько мгновений, а потом, широко улыбнувшись, ответила:
— Предчувствие…
14
Подходя к театру Сент-Джеймс, Катарин почувствовала возбуждение, ее сердце забилось немного быстрее. Волнение пульсировало в ней короткими упругими волнами. Она всегда испытывала это чувство, когда шла на работу. Оно никогда не исчезало и даже не ослабевало. Трепет, предчувствие и ожидание смешивались воедино, делая походку пружинистой и вызывая счастливую улыбку на лице. Катарин ускорила шаг, спеша по аллее к служебному входу.
Сколько она могла помнить, театр для нее всегда был прибежищем, и самые счастливые моменты она переживала на сцене. Когда ей было десять лет, она приняла участие в рождественской пьесе в женском монастыре в Чикаго и с тех пор знала, что будет актрисой — в день той премьеры определилась ее судьба. Это была единственно приемлемая для Катарин жизнь — та жизнь, которая имела для нее значение. В некотором смысле магическая ирреальность сцены была ее единственной реальностью. Она настолько вживалась в исполняемые роли, придавала им столько веры и глубины, что становилась неотделимой от них. Эта необычная погруженность в мир сцены, неизменная ни при каких жизненных обстоятельствах, придавала ее образам абсолютную достоверность
Чарли, вахтер на служебном входе, приветливо улыбнулся Катарин и поздоровался. Обменявшись с ним несколькими дружескими словами, она спустилась по каменной лестнице в свою гримерную. Закрыв за собой дверь и включив свет, Катарин вздохнула с облегчением. Она снова была дома. В полной безопасности. Здесь никто не мог причинить ей зла.
Катарин всегда приходила в театр за несколько часов до первого звонка. Ей требовалось время, чтобы расслабиться, выкинуть из головы все посторонние мысли, отдохнуть, сосредоточиться и войти в роль Прекрасной Елены. Сегодня она пришла раньше обычного: ей нужно было побыть одной, продумать и выработать план действий на несколько последующих дней. Ей еще много предстояло сделать до кинопробы. После ленча с Франческой она колебалась, стоит ли ей ехать домой, и решила не возвращаться, поскольку приезжать максимум на час в Леннокс Гардэнс было пустой тратой сил и времени. Вместо этого она прошла через Пиккадилли, остановилась у Хэтгарда, чтобы купить несколько книг, и затем направилась в сторону Хэймаркета. Она попыталась связаться с Виктором Мейсоном из телефонной будки, чтобы передать ему информацию Эстел о «Конфидэншл». К ее разочарованию, его не было в отеле, поэтому она оставила полную намеков записку, добавив, что позвонит еще раз.
Раздевшись, Катарин задумалась об ужине, который она экспромтом выдумала в «Арлингтон Клаб». Она была уверена, что Виктор не станет возражать, поскольку в таких вопросах он полагался на нее и уже намекал, что хочет пригласить их с Франческой в воскресенье поужинать. Вместо этого он даст небольшой прием, думала она, накинув махровый халат и усаживаясь на кушетку, чтобы снять уличную обувь. Аккуратно убрав одежду в шкаф, Катарин отыскала небольшой блокнот и карандаш и направилась к туалетному столику, чтобы набросать черновой список приглашенных. Это будет Виктор. И конечна Николас Латимер, думала она с язвительной усмешкой. Еще Франческа, Эстел и она сама. Ей нужны были по крайней мере еще три человека, возможно, даже пять, чтобы составить интересную компанию. Ким и граф отпадали, поскольку в воскресенье вечером они возвращались в Йоркшир. Катарин на некоторое время задумалась, чертя карандашом в воздухе и размышляя о друзьях, которых можно было бы пригласить. Джон Стэндиш, который мог бы насмешить и развлечь, тоже был далеко. Уже год он жил в Нью-Йорке, работая на Нельсона Эверн в его частном банке на Уоллстрит. Однако можно было позвать Шэнд-Эллиотов, если…
Послышался легкий стук, и она удивленно посмотрела на дверь.
— Кто там? — спросила она.
— Катарин, это я, Норман, — ответил из-за двери костюмер Терри.
— Входи, дорогой! — воскликнула она, приветственно улыбаясь. Однако улыбка тотчас исчезла, когда Катарин увидела его лицо.
Норман, обычно бодрый, веселый и жизнерадостный, как радующийся приходу весны лондонский воробей, был чем-то непривычно подавлен, и в его светло-карих глазах застыла тревога. Катарин мгновенно почувствовала его состояние: он проскочил в гримерную с необычной быстротой и опасливо закрыл за собой дверь. Нервозность сквозила и в той неестественно напряженной позе, в которой он застыл у двери.
— Норман, что случилось? — воскликнула Катарин, выпрямившись на стуле и устремив на вошедшего взволнованный взгляд. — У тебя очень расстроенный вид.
Он резко кивнул.
— Да, случилось. И, слава Богу, я нашел вас. Я миллион раз звонил вам на квартиру. Даже сбегал туда и оставил записку в почтовом ящике. Потом я решил зайти в театр, хотя почти не верил, что застану вас здесь.
— Но скажи мне скорее, что же произошло? — нетерпеливо потребовала Катарин, слегка повысив голое. Она почувствовала, что неожиданно в ней поднимается волна настоящей паники — настолько растерянным и подавленным выглядел костюмер.