Голоса из России. Очерки истории сбора и передачи за границу информации о положении Церкви в СССР. 1920-е - начало 1930-х годов
Шрифт:
Киевский корреспондент рассказывает об отношении верующего народа к митрополиту Сергию: «Что же касается М[итрополита] Сергия, то недовольство и возмущение против него со стороны народа настолько велики, что он и члены его Синода, подписавшие интервью, не могут служить больше в Московских храмах. Народ устраивает шумные скандалы, не пускает их в храм с криками “предатели, христопродавцы, живцы” и т. д. Так, например, в храме Николы на Палашах народ с таким озлоблением набросился на митрополита Сергия и епископа Питирима, что им с трудом удалось выйти из храма, не окончивши всенощной. На следующий день Литургию служить они уже не явились» [385] . Одновременно с этим письмом Вельмин узнал о высылке его родственников и знакомых в Нарымский край.
385
ГА РФ. Ф. 6366. Оп. 1. Д. 39. Л. 92 об.
Последнее письмо от Вельмина с
Процесс над Г. А. Косткевичем, 1930–1931 гг.
Осенью 1930 г. в письмах Вельмина к Евреинову нарастает тревога – в Киеве идут аресты. В комментариях к одному из писем Вельмин уточняет: «“Неутешительные сведения, сообщенные мною”, – полученные мною сведения о том, что один из моих братьев, оставшихся в России, вызывался в ГПУ, где его допрашивали о том, какие нелегальные сношения с Россией я имею. Так как мой брат к этому совершенно непригоден и ничего об этом не знал, то после допроса он был отпущен. Но самый факт допроса серьезно меня обеспокоил, и я в своем письме к Б[орису] А[лексеевичу] Е[вреинову], на которое он отвечает 2/IX–1930, строил ряд предположений по вопросу, чем мог быть вызван этот допрос» [386] .
386
ГА РФ. Ф. 5881. Оп. 2. Д. 921. Л. 81.
В следующих письмах Вельмин сообщает Евреинову о репрессиях, об арестах своих братьев и близких друзей. Анатолий Петрович предполагает, что и в Польше за ним следят. В письме от 21 октября 1932 г. Вельмин пишет: «Оказывается, за “моим корреспондентом” была давно уже слежка и однажды, когда он выходил из квартиры, где он получал мои письма, он был арестован, причем при нем были найдены только что полученные от меня письмо и кое-какие брошюры. По моим предположениям, это могло быть в августе или сентябре 1930 г. Долгое время он отказывался от всяких показаний, но затем, под влиянием пыток, пришлось ему рассказать все. <…> Мой корреспондент – человек очень мужественный; но, несомненно, пытки были так ужасны, что он выдержать не мог и принужден был рассказать все, что знал, а знал он многое: он помогал мне, когда я скрывался в России и при моем бегстве, и знал других лиц, тоже помогавших мне в этом. Все они и были арестованы в декабре 1930 г., а так же и мои братья; большинство этих лиц были так же, как и мои братья, осуждены к ссылке на разные сроки. <…> По этому делу два раза приезжал в Киев из Москвы особый следователь, который допрашивал арестованных» [387] .
387
Там же. Ф. 6366. Оп. 1. Д. 39. 140 об.–141.
Косткевич был арестован 19 декабря 1930 г., когда приехал в Киев на военный призыв и на аспирантские экзамены [388] . Большинство его подельников было замешано в деятельности киевских политических антибольшевистских организаций. Среди них Б. Н. Толпыго, Н. М. Воскресенский и др. Косткевич первоначально был привлечен в связи с операцией «Весна». Эта операция была непомерно раздута и отличалась использованием незаконных методов ведения следствия, фальсификациями, против чего даже в то время выступали некоторые сотрудники органов безопасности [389] .
388
ЦГАООУ. Ф. 263. Оп. 1. Д. 64454. Т. 2.
389
См.: Лубянка, 2: Из истории отечественной контрразведки. М.: Изд-во объединения «Мосгорархив»: АО «Московские учебники и картолитография», 1999. Интернет-ресурс http://www.dossie.ru
Деятельность Косткевича по передаче документов за границу, обнаруженная во время следствия, вызвала такое внимание, что начальник Секретного отдела ГПУ УССР Г. С. Люшков, начальник 3-го отделения Секретного отдела С. Карин и другие его сотрудники составили записку под названием «Об ультраправославных и показаниях Косткевича» и отправили ее в Москву начальнику Секретного отдела ОГПУ.
Генрих Самойлович Люшков с 3 апреля 1931 г. возглавлял Секретно-политический отдел ГПУ Украины. 17 августа 1931 г. он уже был переведен в центральный аппарат ОГПУ-НКВД СССР, где долгое время был заместителем начальника важнейшего из подразделений органов – Секретно-политического отдела. Люшков информировал центр о ликвидации Киевским особым отделом контрреволюционной шпионской организации, в которую входил сын врача Косткевич, близко связанный с церковными активно контрреволюционными кругами Украины и всего СССР. Может быть, успешное раскрытие «шпионской организации» способствовало выдвижению чекиста. (Этот чекист в 1938 г. бежал в Маньчжурию, где рассказал о методах работы ОГПУ.)
Показания Косткевича широко использовались в деле «Истинно-Православной Церкви». Это следственное дело (ЦА ФСБ РФ. Д. Н-7377) было наиболее крупным церковным делом
Косткевич показал, что после разговоров с киевскими архиереями о желательности передачи за границу сведений о положении Церкви он отправился к архиепископу Василию (Богдашевскому), чтобы сообщить о появившейся возможности передать нужные сведения. Архиепископ Василий отнесся к этому чрезвычайно сочувственно, но якобы сказал, что в настоящий момент далек от дел, мало что знает, а поэтому посоветовал обратиться к Экзарху Украины митрополиту Михаилу (Ермакову), знакомому с Косткевичем ранее.
По показаниям Косткевича, в 1928 г. в Михайловском монастыре произошло свиданием Косткевича с митрополитом Михаилом, который, выслушав Косткевича, согласился воспользоваться предложенным способом связи с условием не называть его имени.
Через несколько дней состоялась вторая встреча с митрополитом Михаилом, на которой последний сказал, что желал бы передать за границу некоторые документы, – в частности, его декларацию с поправками следователя С. Т. Карина, протоколы епископских съездов в Киеве, меморандум на имя польского митрополита Дионисия, «Обзор всех событий в жизни Русской Церкви», сведения о ссыльных епископах. (Видно, что список переданных документов сильно отличается от того, который был указан А. П. Вельминым в письме к Б. А. Евреинову.)
Первым из них указана декларация митрополита Михаила, изданная 17 ноября 1927 г. очень небольшим тиражом [390] . Документ, как и декларация митрополита Сергия, написан под сильнейшим нажимом властей [391] . По словам Г. А. Косткевича, митрополит Михаил выделил абзацы, которые были добавлены С. Кариным по тексту проекта декларации, составленному митрополитом. «Экзарху ничего не оставалось, как эти добавления принять. Митрополит Михаил хотел, чтобы зарубежные иерархи увидели, в какой мере декларация была вынужденной и в каких частях просто была навязана ГПУ» [392] . Целью посылки митрополитом Михаилом данного документа, по словам Косткевича, было сгладить то неприятное впечатление, которое произвела декларация, «реабилитировать себя прежде всего в глазах как русского, так и иностранного заграничного духовенства» [393] .
390
Архив УФСБ по Тюменской обл. Д. 1740. Л. 68. См.: Обращение митрополита Киевского Михаила (Ермакова), Экзарха всея Украины к архипастырям, пастырям и пасомым Украинской Православной Церкви / Публ., вступл. и примеч. А. В. Мазырина, О. В. Косик // Богословский сборник. 2002. Вып. 9. С. 304–312.
391
ЦА ФСБ РФ. Д. Н-7377. Т. 11. Л. 196.
392
ЦА ФСБ РФ. Д. Н-7377. Т. 5. Л. 33.
393
Там же.
Текст декларации митрополита Михаила с выделенными фрагментами, написанными С. Т. Кариным, не обнаружен, нет и упоминания о нем в письмах Вельмина. Но то, что он существовал, – несомненно. Ведь именно С. Т. Карин, который вносил в проект декларации свои изменения и добавления, допрашивал Косткевича и составлял записку и, следовательно, знал о его существовании.
По словам Косткевича, митрополит Михаил якобы поддержал идею обратиться к митрополиту Евлогию с просьбой провести сбор средств в пользу ссыльных. Косткевич показал, что текст декларации с поправками Карина, протоколы епископских съездов и меморандум о польской автокефалии он отправил Вельмину, однако в письмах Вельмина Евреинову о такой посылке не говорится. Скорее всего, эти документы посланы не были. Косткевич признается также в отправке своего препроводительного письма на имя Вельмина относительно необходимости связи с митрополитом Евлогием, установок о легализации, обращении к иностранным правителям, вопросе о ссыльных епископах (под этим понимались архиереи как находящиеся в ссылках, так и заключенные в тюрьмах и лагерях), о денежной помощи, о переговорах с митрополитом Дионисием и пр. Как говорилось ранее, многие из этих вопросов – но не все – действительно поднимались в письме Косткевича Вельмину. Однако письмо было написано 30 апреля 1927 г., а митрополит Михаил вернулся в Киев из ссылки на Кавказ только в сентябре 1927 г., то есть благословлять и обсуждать по крайней мере первую посылку документов он не мог. Осенью 1929 г. митрополит Михаил скончался.