Голоса из России. Очерки истории сбора и передачи за границу информации о положении Церкви в СССР. 1920-е - начало 1930-х годов

Косик Ольга Владимировна

По-другому встретил события в церковной жизни лета и осени 1927 г. о. Анатолий. Он оказался среди самых непримиримых и принципиальных борцов с «новым курсом» Заместителя Патриаршего Местоблюстителя. Скорее всего, именно ему принадлежит одно из наиболее ранних и сильных произведений, направленных против июльской декларации, «Киевское воззвание». Оно было передано (или привезено самим о. Анатолием) в Ленинград и быстро стало распространяться в копиях. Новоселов назвал его «самым популярным, имевшим широкое хождение, как документ, выражающий в четкой и красивой форме, в литературной форме – мнение церковников, стоящих на противоположной с Сергием точке зрения» [419] .

419

ЦА ФСБ РФ. Д. Н-7377. Т. 11. Л. 147. Показания М. А. Новоселова. После протокола приписка: «Добавление: Что документ исходил от Жураковского,

я знал лишь по слухам».

Сам о. Анатолий писал в своих показаниях на следствии:

«Когда митрополит Сергий и митрополит Михаил выступили со своими декларациями, для меня стало ясно, что они готовы поступиться нравственными принципами христианства, основами Евангелия. Дело шло не об отдельном каком-либо поступке, не об отдельном деянии епископа, а об определенном учении, имеющем принципиальное богословское содержание и возвещаемом от имени Церкви. Я оставляю совершенно в стороне политический момент, вопрос о том, о какой власти, о какой гражданственности идет дело в декларации. Но ни о какой власти и ни о какой гражданственности христианин не может сказать, что “ее радости – это его радости”, “ее печали – его печали”, никакая война, никакие политические события Церковью не могут быть приняты как события ее внутренней жизни, которым она отдает свое сердце. Делать это, возвещать такие принципы от имени Церкви – это значит растворять Церковь в стихии мира» [420] .

420

Там же. Л. 174 об.–175.

Естественно, что антисергианскую позицию о. Анатолия восприняли его духовные чада, среди которых он пользовался непререкаемым авторитетом.

Одна из них, Валентина Ждан, писала впоследствии в своих воспоминаниях:

«Это был период после появления “Декларации” митрополита Сергия. Настоятель храма, приютивший нашу общину, о. Александр Глаголев, хотя и не сочувствовал “Декларации”, но, не желая нарушить церковное послушание, принял ее, а о. Анатолий Жураковский, молодой и горячий, признать ее отказался, и наша община оказалась без храма… Все эти события происходили в самом начале января 1929 года…» [421]

421

Цит. по: Мироносицы в эпоху ГУЛАГа.: 1918–1932: Свидетельства. Мемуары / Сост. П. Г. Проценко. Н. Новгород, 2004. С. 511.

Позицию священника Анатолия Жураковского разделял архимандрит Спиридон (Кисляков). К ним присоединились протоиерей Димитрий Иванов, священники Андрей Бойчук, Леонид Рохлиц, Евгений Лукьянов. Протоиерей Димитрий Иванов показывал на следствии, говоря об оппозиционном духовенстве Украины:

«По значительности, широте и благоприятным условиям наиболее деятельным был Анатолий Жураковский. Он располагал: во-1-х, сконцентрированием (так в машинописной копии. – О. К.) около себя интеллектуальных интеллигентных сил в самых разновидных окрасках, во-2-х, около него были кадры учащейся молодежи, в-3-х, его община в своей структуре была за несколько лет налаженным и отлившимся в организованную форму аппаратом и, в-4-х, вследствие предыдущих причин он располагал и значительными материальными средствами. Он мог проникать в своей работе в разные слои общества и даже учреждения. Это объяснялось просто – у него всюду были свои люди и его поручения весьма быстро и точно [исполнялись]» [422] .

422

ЦГАООУ. Ф. 263. Оп. 1. Д. 65744. Л. 134.

В марте 1928 г. архимандрит Спиридон (Кисляков), священник Анатолий Жураковский, протоиерей Борис Квасницкий, священник Леонид Рохлиц и ряд других священнослужителей передали Экзарху Украины митрополиту Михаилу (Ермакову) коллективное письмо с протестом против основных пунктов его декларации. По свидетельству о. Анатолия на следствии, митрополит Михаил разорвал письмо, не читая.

Группа просуществовала недолго. «Скоро обнаружилось, что никакого единства и никакой “группы” в Киеве нет, – писал о. Анатолий. – Между архимандритом Спиридоном и мною с одной стороны и священниками, служащими в Покровской церкви (Леонид Рохлиц, Борис Квасницкий), с другой обнаружился настолько резкий антагонизм по вопросу о путях и методах церковной работы, что всякое личное общение между нами и даже между прихожанами нашего храма прекратилось» [423] .

423

ЦА ФСБ РФ. Д. Н-7377. Т. 11. Л. 175 об.

Священник Анатолий Жураковский был арестован в Киеве в ночь на 15 октября 1930 г. в своей

квартире на Андреевском спуске (д. 5). Первые допросы вел уполномоченный киевского ГПУ УССР В. Черноморец. Часть показаний были написаны самим о. Анатолием, часть записана следователем. Вначале о. Анатолий рассказывал о своей семье, формировании убеждений, об отношении к декларации митрополита Сергия. Он сообщил, что в сентябре 1928 г. по письменному заявлению был принят в общение с архиепископом Гдовским Димитрием (Любимовым).

По предписанию Секретного отдела ГПУ УССР уполномоченный этого отдела В. Черноморец 8 ноября 1930 г., «рассмотрев агентурную и следственную переписку на гражданина Жураковского Анатолия Евгеньевича», постановил направить его в сопровождении спецконвоя в распоряжение ОГПУ в Москву [424] . Однако в ноябре 1930 г. допросы проводились еще В. Черноморцем в киевской тюрьме. Следователи не добились от обвиняемого существенных признаний.

В Москве о. Анатолия поместили в Бутырскую тюрьму. С декабря 1930 г. вести допросы стал начальник 6-го отделения Секретного отдела ОГПУ И. В. Полянский. Из материалов дела видно, что следствие явно стремилось дать делу политическую окраску. Вначале обвиняемый отрицал наличие каких-либо политических соображений при отходе от митрополита Сергия его самого и его знакомых. Но по-видимому, после того как на подследственного был оказан нажим, в своих собственноручных показаниях от 31 января 1931 г. о. Анатолий стал рассказывать о деятельности Косткевича:

424

ЦА ФСБ РФ. Д. Н-7377. Т. 8. Л. 144.

«Единственным случаем, когда мне, безо всякого на то с моей стороны желания, пришлось соприкоснуться с фактом не вполне церковного свойства, я считаю следующий. В 1921 г. я познакомился на похоронах доктора Косткевича Александра с его сыном, Косткевичем Георгием Александровичем. <…> В дальнейшем у нас отношения с ним продолжались то более, то менее интенсивно на почве церковных интересов и личного свойства. Я знаю, что он интересовался вопросами церковно-административного характера, бывал у епископов Макария (Кармазинова) [правильно: Кармазина] и епископа Сергия Каминского [правильно: Куминского], как будто, насколько помню, епископа Радомысльского <…>. Я был против его увлечения этой деятельностью, считая, что для Церкви и для него лично будет полезнее изучение им научных церковных дисциплин» [425] .

425

Там же. Т. 11. Л. 184–185.

17 февраля 1931 г. следователь записывает слова обвиняемого о том, что он, «желая давать вполне искренние показания», будет «говорить вполне искренне» обо всем, что ему известно. Отец Анатолий вновь сообщает, что в 1929 г. Косткевич рассказал ему о своем намерении передавать за границу информацию о церковной жизни в СССР. Священник отнесся, по его словам, к плану отрицательно и предупредил Георгия об опасности этого дела и для него и для Церкви. Однако отношение о. Анатолия к передаче информации изменилось, когда Георгий принес вырезки из эмигрантских газет по поводу событий в Русской Церкви. Неожиданно для о. Анатолия выяснилось, что отношение к деятельности митрополита Сергия со стороны митрополита Евлогия (Георгиевского) и его окружения в целом сочувственное. Это огорчило о. Анатолия. Ведь среди этого окружения был наставник о. Анатолия В. В. Зеньковский, другие знакомые по Киеву деятели, мнением которых он очень дорожил. «Я хотел бы, – писал о. Анатолий в своих показаниях, – чтобы их мнение было иным» [426] .

426

ЦА ФСБ РФ. Д. Н-7377. Т. 11. Л. 189.

И тогда о. Анатолий решил постараться с помощью переписки поставить в известность В. В. Зеньковского о том, что «его старые друзья по киевскому религиозно-философскому обществу принадлежат к оппозиционной Сергию группировке, к которой принадлежит митрополит Иосиф, архиепископ Дмитрий и др.».

Поскольку весной 1930 г. внимание Западной Европы было привлечено к положению Церкви в СССР благодаря выступлениям Римского Папы и архиепископа Кентерберийского в защиту верующих, о. Анатолий счел своевременным представить материалы для поднятой кампании, надеясь на вмешательство иностранных государств. Он просмотрел составленный Косткевичем обзор, в котором под влиянием о. Анатолия был усилен антисергианский пафос. Летом 1930 г. Косткевич сообщил своему духовному отцу, что от Вельмина получен ответ, в котором говорилось, что оппозиционная точка зрения по отношению к митрополиту Сергию неприемлема и поэтому он направил информацию не непосредственно церковным деятелям, а, как мы знаем, Милюкову. Это инспирировало уже приведенное ранее гневное письмо А. П. Вельмину от 23 июня 1930 г., которое, судя по эмоциональному накалу, конечно, написано под сильным влиянием о. Анатолия.