Голоса потерянных друзей
Шрифт:
Пит Рэйн беспокойно ерзает на своей подстилке, вздыхая и недовольно ворча, и я торопливо утираю лицо и забираю лист, который протягивает мне Джуно-Джейн. Я складываю его вчетверо, чтобы удобнее было носить с собой. Вот она, моя надежда!
— Можно отправить его в Форт-Уэрте, — предлагает Джуно-Джейн. — У меня еще остались деньги от продажи коня.
Я с трудом сглатываю и качаю головой.
— Лучше пока приберечь эти деньги. А письмо я отправлю, когда сама смогу за него заплатить. Пока что довольно и того, что оно со мной. — Я смотрю вдаль, на запад, туда, где на бескрайнем небе еще мерцают последние звезды, хотя уже занимается серая заря. Матушка
Стоит только подумать об этом, и письмо тяжелеет в руке. А что, если все мои близкие уже в раю и зажигают небесные костры? И если на мое письмо никто не ответит, будет ли это означать, что родных уже нет в живых?
Чуть позже я начинаю гадать, а не закрались ли в голову Пита Рэйна такие же мысли, потому что за несколько миль до Форт-Уэрта он просит отдать его письмо и говорит:
— Знаете что, пожалуй, я сам его отправлю и пятьдесят центов приложу, — Пит прячет бумагу в карман. Лицо у него осунувшееся, серьезное. — Так я смогу сначала над ним помолиться.
«Надо и мне сделать так же, когда придет время», — решаю я.
Уже в городе, прежде чем попрощаться с Питом, Джуно-Джейн отрывает кусочек от газетной страницы и протягивает ему:
— Вот адрес газеты «Христианский Юго-Запад», на который и надо отправить письмо.
— Спасибо, парни. Будьте осторожны, — вновь предупреждает он и прячет бумажку в карман. — Форт-Уэрт хоть и не самый страшный город для цветных — в Далласе и того хуже, — но и мирным его не назовешь, да и марстонцы его очень любят. И в лагере скваттеров у реки за утесом, на котором стоит здание городского суда, держите ухо востро. Переночевать там можно, но за вещичками лучше следить повнимательней. А еще на Баттеркейкских низинах всегда нужно быть начеку — слишком уж много там бедняков скопилось. Когда железнодорожники обанкротились и прокладка линии в эти места прекратилась, в Форт-Уэрте настали тяжкие времена. А беда превращает одних в благодетелей, а других — в негодяев. Вы встретите и тех и других. Ну а если понадобится помощь, разыщите Джона Пратта. Он работает в кузнице по соседству с судом. Он цветной и очень порядочный. Можно еще разыскать преподобного Муди из африканской методистской епископальной церкви, он служит в Алленской часовне. От публичных домов да салонов держитесь подальше. Ничего, кроме бед, они молодым ребятам не приносят. И послушайте моего совета — не задерживайтесь в Форт-Уэрте. Поезжайте в Уэзерфорд или в Остин — там больше возможностей.
— Нам надо моего отца отыскать, — объясняет ему Джуно-Джейн. — А потом мы сразу же уедем.
Она благодарит его за то, что он согласился нас подвезти, и пытается заплатить ему за труды, но он от денег отказывается.
— Вы мне вернули надежду, которую я потерял уже много лет назад, — говорит Пит. — Этого довольно.
Он щелкает хлыстом, и лошади срываются с места. Повозка уносится вдаль, а мы остаемся стоять, где стояли. Солнце уже в самом зените, и мы, спрятавшись в тени между двух обитых досками домов, подкрепляем силы галетами и персиками, запасы которых подходят к концу.
Со стороны улицы слышится шум, и мы выглядываем из своего укрытия. К своему удивлению, я вижу не скот и повозки, как ожидала, а отряд конных солдат федеральных войск. Они скачут вдоль улице группками по четверо и совсем не похожи на тех оборванцев, которых я видела в годы войны — в синей, латаной-перелатаной форме, перепачканной кровью и
А эти, нынешние, все как один восседают на гнедых красавцах. Яркие желтые полосы на их форменных брюках хорошо видны издалека, черные фуражки безупречно ровно сидят на головах, а латунные пластины на их ружьях сверкают на солнце. Слышится перестук ножен, пряжек и копыт.
Я отступаю назад, в тень. В груди что-то болезненно сжимается, а к горлу подкатывает ком. Давно я не видела солдат. Когда мы натыкались на них дома, тут же опускали глаза и не смели глядеть им вслед и уж тем более заговаривать. И не важно, что война закончилась много лет тому назад, — если кто увидит, как ты судачишь с федералом, и об этом прознает хозяйка, тебе точно не поздоровится.
Мисси и Джуно-Джейн я тоже оттаскиваю назад.
— Осторожнее, — шепчу я и увожу их поскорее в глубь переулка. — Помните, та женщина из Джефферсона сказала, что за мистером Уошберном и его бумагами приходили федералы? А вдруг они и тут его ищут? Вдруг Лайл и ему неприятностей доставил? — сказав это, я удивляюсь тому, что назвала сына массы не молодым хозяином, не массой Лайлом, даже не мистером Лайлом, а просто Лайлом, как всегда делала Джуно-Джейн.
«Он тебе никакой не хозяин, — говорю я себе. — Ты свободная женщина, Ханни. И вправе звать эту змеюку по имени, если желаешь».
И тут внутри возникает какое-то новое чувство. Я не знаю, что это, но отчетливо его ощущаю. Оно становится сильнее, и я чувствую, как что-то во мне начинает меняться.
Джуно-Джейн солдаты нисколько не пугают: ее тревожит что-то другое. Она смотрит вниз, на подножье утеса, где у реки Тринити ютятся приземистые хибарки, сооруженные из всего, что только попалось беднякам под руки: из разбитых тележек, ветвей, выуженных из воды, деревянных брусков, бочарных досок, ящиков, распиленных деревьев. Домишки, крытые шкурами, клеенкой, просмоленной марлей, кусочками ярких вывесок, клонятся к самой воде. Маленький темнокожий мальчишка отрывает дощечку от одной из лачуг, чтобы подложить ее в костер у другой.
— Надо бы нам переодеться, прежде чем начать поиски мистера Уошберна. Некоторые хибары не заняты, как я погляжу, — подмечает Джуно-Джейн.
И о чем она только думает!
— Да это же Баттеркейкские низины! Пит нам советовал туда не соваться! — напоминаю я, но все без толку. Джуно-Джейн уже устремляется к нужной тропе. Я никак не могу отпустить ее туда одну, поэтому плетусь следом, волоча за собой мисси. Одно хорошо: уж она-то наверняка кого-нибудь отпугнет. — Нет, вы только подумайте! Отдать богу душу на Баттеркейкских низинах! — кричу я вслед Джуно-Джейн. — Так себе место для встречи с Создателем, скажу я тебе!
— Главное — вещи не оставлять без присмотра, — объявляет она, решительно шагая перед нами на своих тощих паучьих ножках.
— А придется, если нас тут убьют!
Впереди на тропе появляются две белые женщины в поношенной одежде, перепачканные золой. Они окидывают нас пристальным взглядом, задержав его на узелке с пожитками, точно гадают, воры ли мы. Я тут же хватаю мисси покрепче, изображая испуг.
— Даже не думай приставать к этим добрым женщинам! — говорю я ей нарочито громко. — Они тебе ничего дурного не сделали!