Голоса прошлого
Шрифт:
– На, держи, – я сунула ему его же собственный клинок. – Бери, бери, пока я добрая. Да научись им владеть, как следует, не то опять кому– нибудь просвистишь.
Вот тут уже изумление он скрыть не сумел, как ни старался. Взял нож, а сам смотрел на меня в оба глаза. Поверить не мог. Понимаю…
– Благодарю, Ламберт комадар, – сказал он хрипло, я видела, чего ему стоили эти слова. И имя запомнил, надо же…
– Иди уже…– отмахнулась я. – Не за что.
Его увели, но он всё время оглядывался, будто хотел сказать что– то ещё, но не находил слов.
– Даёшь, – недовольно сказала Патока.
Я пожала плечами. Чувствовала, так было надо.
– Я бы ему этот нож в горло затолкала, – свирепо продолжала Ирэн. – Рукоятью вперёд. Чтобы помучился. А ты добренькая, шлак в вентиляции! Так нельзя.
– А как можно? – спросила я, доставая из кармана сладкие палочки.
При моей паранорме сладкое всегда лучше держать при себе, печенье там или вот эти палочки, потому что никогда не знаешь, где и каким образом придётся вписаться. Я предложила одну штучку Ирэне:
– Будешь?
Она взяла. Но смотрела прямо и ждала ответа. Я вздохнула.
– Мальчишка родовит и талантлив. Далеко пойдёт. И я думаю, это будет вовсе не карьера детского воспитателя или планетарного картографа.
– Скажешь тоже, – буркнула она.
– Он станет военной шишкой приличного размера. И при этом, возможно, будет помнить всё, что сейчас произошло.
– Или не будет, – ввернула Патока.
– Или не будет, – легко согласилась я.
Она помолчала, потом сказала:
– Он же Алеську убил, падла! Глотку ему надо было распороть и сказать, что нашли уже такого. А ты ему морду подправила и нож вернула, прости, можешь снова кулаком мне в рожу сунуть, но ты, Ламберт, просто ду– ура!
– Ирэн, а ты в плену бывала когда? – спросила я, надкусывая сахарную палочку.
– Нет, – мотнула она головой.
– А я была, – я подняла два пальца для наглядности, – два раза. И оба раза находился кто– то, кто относился ко мне по– человечески. Конечно, с этим, – я оттянула рукав и показала «альфы», впечатанные в кожу, – надеяться на снисхождение нечего. Но, может быть, кому– то из гражданских, кто завтра попадётся в лапы к Немелхари Шокквалему, окажется не так хреново, как могло бы быть без моей сопливой слабости сегодня? Подумай об этом на досуге. Я подумала.
– Брось ты, – скривилась Патока. – Мы же вместе смотрели материалы по Соппатскому исследовательскому центру. Хочешь сказать, что и там тоже…
– А у руководителя Соппатского центра, – сказала я, – была сестра, Хайту. Хайтемьюла Шокквальскирп. Она работала пилотом на рейсах «пространство– атмосфера– пространство». Любила летать, не любила заглядывать в грузовые отсеки. Но однажды наткнулась на труп мальчика– терранина. Тот пытался бежать, каким– то образом выбрался во внешнее коридорное кольцо и там умер. От обезвоживания. Среда обитания их кораблей довольно агрессивна для нас… Тогда Хайту заинтересовалась, что она возит, кого и куда. Результаты расследования настолько сильно потрясли её моральные принципы, что она внезапно решила нанести гениальному братцу тёплый сестринский визит. Ну как сказать, внезапно. Внезапность для расы, славящейся сверхрациональным подходом к любой проблеме, выглядит так: примерно с год Хайту обдумывала теорию, прежде чем приступить к практике. В конечном счёте, она вывезла с Соппата почти тысячу ребятишек. И отправилась с ними прямиком в пространство Земной Федерации, но не к Геспину, справедливо полагая, что там её сначала приветят ракетами, и только потом спросят, кто такая и что здесь забыла, а в локаль Новой России. К Ясной Поляне. В пространство Третьего флота, которым
Гартман явился в локаль Соппата, дальше ты знаешь. Остальных детей вывезли, сам исследовательский центр зачистили до лысого места. А теперь скажи, кто бы из нас знал о Соппате, если бы не Хайту?
– Сумасшедшая, – сказала на это Патока. – Она сошла с ума…
– Возможно. Но скольким она жизнь спасла… Как ты думаешь, где сейчас соппатские дети? Они ведь давным– давно уже выросли, даже самым маленьким сейчас около семнадцати лет…
– Тайна личности, – сразу сказала Патока. – А вообще, конечно, они могут быть где угодно. Их же не ограничивали в правах?
– Нет, – ответила я, распечатывая последнюю сахарную палочку. – Не ограничивали…
Я почти физически чувствовала скрип, с каким у Ирэны в голове крутились извилины. Думать она впрямь не любила. А то, чем не пользуешься, со временем ржавеет и атрофируется.
– Твою мать!– выдохнула Патока. – Ты. Ты же натуральнорождённая! А у самой аж две паранормы, не совместимые между собой при генетическом конструировании.
Я пожала плечами. Долго же до неё доходило.
– Всё равно не понимаю, Ламберт, – она беспомощно смотрела на меня. – Ты же… Ты же их ненавидеть должна! За всё! Я в записи смотрела, мне хватило, а ты… Не понимаю!
– Вот и я не понимаю, – вздохнула я, берясь за сканер. – Как их можно ненавидеть больше, чем ненавижу я?
ГЛАВА 8
Зал Памяти и Славы.
«Синяя Стрела» приписана к линкору «Неустрашимый», и у нас здесь постоянные апартаменты, как их называет капитан Великова.
В Зале одна стена превращена в экран полностью. Сейчас там Врана, вид из космоса, в точности такой, каким бы мы наблюдали его отсюда, если бы стена была внешней и полностью прозрачной.
Справа в ряд шли голографические объёмные портреты. Капитаны «Синей Стрелы» с самого первого дня существования подразделения. Изначально оно создавалось как чисто женское, поэтому в галерее не было ни одного мужчины. Терранки, гентбарки, шаори, тамме’отки… тут были представлены все основные расы Земной Федерации. Имя, даты. Причина ухода: на повышение, в отставку, смерть при исполнении. Третья причина мелькала чаще всего.
Двадцать семь портретов, двадцать семь женщин. Севина Марина Андреевна. Стальной, – такой знакомый!– взгляд из– под полуопущенных тяжёлых век, короткие светлые волосы ёжиком, на парадном кителе нет свободного от наград места… Она пробыла командиром «Стрелы» дольше всех, почти шестнадцать лет; Ванесса Великова и ещё несколько старожилов её помнили. Девушки– пирокинетики обычно не служат в действительной, но Марина Андреевна обычной не была. Я не застала её. Но мне довольно о ней рассказывали, чтобы я могла составить впечатление. Её любили, ею восхищались, о её уходе искренне сожалели, о ней вспоминали до сих пор.
… И сына она воспитала себе под стать…
… Даже лица одинаковые, с небольшой поправкой на гендер.
Дженнифер Кристин Ламберт. Моя несостоявшаяся мама. Она погибла на Соппате и не успела оформить опекунство. Но я взяла себе её фамилию, как дань памяти человеку, спасшему мне жизнь. У капитана Ламберт не осталось родни, которая могла бы возразить против этого… или взять меня к себе с тем, чтобы обо мне позаботиться. Так что поехала я на Таммееш, по распределению, именно уже как Энн Ламберт, а не просто Энн– со– сгенерированной– случайным– образом– фамилией.