Голоса трех миров
Шрифт:
В голове у Барди зашумело, серая мошкара застила пеленой белый свет. Откуда–то издалека он услышал тихое:
— Тигран, пусти его, он же щенок.
И потом все тише и тише этот голос повторял:
— Пусти его. Ну, пусти его. Это не твой противник, Тигран. По правилам нельзя убивать поселковых. Тигран…
Барди поднял голову и увидел свет, и почти одновременно кто–то лизнул его в нос. Через несколько секунд он понял — это Крепыш. Запахов еще не было. Потом вместе с ними вернулась жизнь.
Крепыш зевнул над самым ухом с подскуливанием. Отошел на два
— Ушли.
— Кто? — спросил Барди и почувствовал, как болит шея.
— Тигран, Варя, Чека, — перечислил Крепыш. — Ты сам виноват. Я пробовал помочь, но Тигран — бер- серк, он в драке боли не чувствует. Я укусил его в бок, он даже не обернулся.
— А–а–а, — вспомнил Барди, — это он меня.
— Да.
— Почему он меня отпустил?
— Барби уговорила. Потом увела.
Барди с трудом поднялся, сначала на передние лапы, потом и на задние. Его шатало, колени жалко дрожали. Крепыш снова зевнул.
— Пошли к ручью, — предложил он.
— Зачем?
— Попьешь.
— Не хочу.
— Тогда домой.
— Зачем?
— Поспишь. Сон — лучшее лекарство, глава седьмая, параграф третий.
— Нет, я погуляю. Один.
— Как знаешь.
Крепыш сразу отвернулся и потрусил прочь. Глянув ему вслед, Барди заметил на окраине пустыря, уже около первых домов поселка, хвосты и уши Тиграна и Вари — он никогда не называл ее Барби, — рядом с ними подпрыгивал бублик от Чеки. Не став дожидаться, когда хвосты окончательно скроются с глаз, он сам побежал в другую сторону.
Земля поселка «Плоды любви» была не так уж и велика. Барди не мог себе этого представить, но знал от учителя, что есть города и поселки намного больше, а то, что мир не кончается за оградой, он видел и так.
В распоряжении поселковых всего пятнадцать гектаров. На пяти из них стоял сам поселок, полгектара занимали два кладбища — старое и новое, два гектара — лес с прорезавшим его ручьем, еще пол гектара — территория «Школы Верности», около одного гектара — службы людей, мастерские, лечебница, стоянка транспорта с авиадромом и остальные шесть — пустырь, простиравшийся на запад глинистым полумесяцем.
На западной окраине пустыря, перед самой оградой, высился Лысый холм, весь изрытый собачьими ямами. За этот холм, если смотреть от поселка, пряталось солнце, но если взбежать на бурую, лишенную всякой растительности макушку искусственной насыпной возвышенности, то видно, что дневное светило садится не за нее, а за город, вернее, за те вечерние огни, которые все в поселке называли городом.
По вечерам холм почти всегда пустовал, в темноте там делать было нечего. Да и соседство леса проявлялось опасной близостью. Именно туда Барди направил свой бег, едва почувствовав возвращение сил.
Он с трудом поднялся до вершины. Тигран поработал на славу. Еще вчера Барди взбежал бы сюда даже не запыхавшись. Теперь же долго стоял высунув язык и вентилируя легкие. До заката еще оставалось немало светлого времени, потускневший блин солнца навис над равниной, не касаясь ее. И огни города еще не зажглись, но они обязательно появятся, когда
Нет, он постарается быть как Варя, Варя ему нравится. С ней хорошо дружить, в школе они всегда были рядом до самого ее выпуска в прошлом месяце, когда она тоже получила золотую гармошку. Такую давали одну на весь выпуск, а вместе с ней и работу в городе. Варю устроили прогулочной нянькой — хорошая служба, только видеться с тех пор они стали редко. Только по вечерам, и то когда Тигран с Чекой не гоняли с пустыря бессловесных по возрасту. Поэтому он так и хотел получить говорилку, поэтому она у него такая же, как у Вари. Хотя сама Варя никогда не стыдилась бессловесных по возрасту. Вот на прошлой неделе, когда у него еще не было говорилки, они вдвоем забежали на этот холм. Вернее, она забежала, а он за ней. Тоже вечером. И Варя села и тоже смотрела на закат, только не на город, а на лес. И чего смотреть? Отсюда даже деревьев не видно, будто туча упала на землю. Да и свой лес есть в поселке. Но она именно туда смотрела, да еще пела. Ну да, пела странную песенку, очень короткую, и он невольно запомнил слова.
Не отрываясь от картины начала заката, Барди положил голову на передние лапы и тихо запел:
В диком лесе Дикий зверь Стережет входную дверь. А быть может, Просто ждет, Когда к двери Хозяин подойдет.
— Это ты сам сочинил? — спросил кто–то из сгущавшихся сумерек.
Барди тут же вскочил на все четыре. Как он до сих пор не учуял того, кто спрашивал? Ах вот почему — ветерок шевелил шерсть на загривке, дуя в спину. Тот же, пока еще неизвестный, затаился с подветренной стороны холма. А вот и он.
Из–за кочки выглянула голова человека.
Как и все его собратья, Барди видел хуже людей, а в сумерках и подавно, для него и днем все краски вокруг были серыми.
— Ты кто? — спросил он голову.
— А-а, это ты, приятель, — добродушно отозвалась голова. — Оказывается, ты еще и песни сочиняешь.
— Нет, — честно ответил Барди, — это одна моя знакомая пела.
— А я думал, что ты настоящий бард, — заметила голова.
— Да, Бард, — согласился Барди, — это мое имя. Откуда ты знаешь? Разве мы знакомы?
— А то как же. — Голова рассмеялась. — Правда, ты не представился, но поболтать мы сегодня успели.
Так это же тот, что назвал его «дорогой» и улыбался по–доброму, вспомнил Барди недавнюю встречу со строителями.
— Неплохое у тебя имечко, — польстил ему этот человек. — Звучное. Хочешь поужинать? У меня есть лишний гамбургер.
— Это котлета? — спросил Барди, от которого вечерний ветерок еще отгонял все запахи, включая и вкусные.
— Гамбургер? Вроде котлеты, — согласился человек.