Голосуйте за Берюрье!
Шрифт:
– Ах вот как, – вздыхает главный. – Так вот, парень, разнюхивай по своему усмотрению и, если что-то узнаешь, сообщай мне. Я ничего не имел бы против твоего негласного сотрудничества.
Конруж в добром настроении! Он не без удовольствия готов воспользоватьс моими мозгами.
– А теперь в двух словах обрисуй мне ситуацию, – прошу я.
Мы уединяемся в конце стола, и он кратко меня информирует:
– Ровно семь дней назад, на следующий день после собрания избирателей, депутат от коммунистов, граф Гаэтан де Марто-и-Фосий 6 был поднят с постели телефонным звонком. Он встал, чтобы ответить. Его камердинер,
6
В оригинале созвучно русскому «Молотосерповский»
Что касается второго убийства, сегодня утром, он повторил мне лишь то, что рассказал почтальон Тюрлюрю. Жорж Монфеаль 7 , кандидат от национального союза за республику, лег спать поздно после бурного собрания, которое проходило в зале для бурных собраний Белькомба-на-Му. На нем присутствовало с дюжину избирателей, в том числе его супруга, мать, тесть, сын, его садовник и прачка, друг детства, звукотехник, прислуга, безголосый оппонент и широкая публика. Он встал рано утром и написал тексты шести листовок и одной речи, после чего пошел принять ванну, в то время как члены его семьи занимались каждый своим семейным делом. Спустя час супруга Монфеаля, не дождавшись его выхода из ванной, постучала в дверь. Затем вошла и упала в обморок при виде ужасного зрелища.
7
Фамилия может быть переведена, как «Верноподданный»
– Значит, дверь ванной не была заперта изнутри? – удивляюсь я.
– Нет. Защелка была заблокирована уже несколько недель.
– И никто никого не видел входящим в дом?
– Нет. О, это не подарочек, дружище Сан-А!
– У тебя есть какие-нибудь предположения по поводу этих убийств?
– Какой-то чокнутый, вне всякого сомнения. В городе есть один свихнувшийся тип, которого разговоры о политике выводят из себя.
– Есть еще другие кандидаты на это место?
– У независимой партии всегда имеется свой кандидат.
– У претендента, наверное, сейчас от страха мошонка отвисла! – бормочу я.
– Еще бы! Заметьте, что отныне к нему приставлена охрана – три телохранителя, которые не отстают от него ни на шаг.
Я почесываю нос. Коллеги уже повторили несколько раз заказ, и тон разговора поднялся на октаву. Папаша Морбле продолжает расточать деловые советы «юнцам» современной полиции.
– Следует остричь всех женщин в округе, чтобы заставить их говорить! – утверждает он. – Эти шлюхи очень дорожат своими гривами.
Он гладит себя по черепу, столь же гладкому, как оливки, и
– Что касается мужчин, я знаю два способа: мордобитие для робких и паяльная лампа для крутых. Начинать надо с мэра для примера, затем – муниципальный совет, влиятельные люди города. В общем – всех! Понадобится дополнительная рабочая сила, согласен. Но дело стоит того, чтобы привлечь весь личный состав.
Слушатели лишь посмеиваются и спрашивают у него, не согласился ли бы он оказать содействие.
– Само собой, – гордо заявляет Морбле. – Я даже готов заняться самыми несговорчивыми! С паяльной лампой я буду их допрашивать пачками по десять человек сразу!
Я оставляю его нести околесицу и продолжаю интервьюировать Конружа.
– Вернемся к первой жертве. Кто ему звонил в момент драмы?
Вопрос приводит его в замешательство.
– Не знаю. Когда камердинер обнаружил тело, связь была прервана.
– А ты пытался выяснить, откуда звонили?
– Я... То есть сейчас мы этим занимаемся. То, что он не задумывался над этой проблемой, видно так же хорошо, как двенадцатиэтажный дом в деревне.
– Нашли ли орудие преступления в первом случае?
– Там был использован принадлежащий графу револьвер. Он остался на месте преступления.
– Версия о самоубийстве исключается?
– Необязательно, только трудно представить типа, всаживающего себе в сердце три пули подряд. После первой же он вырубился бы и выпустил револьвер.
– Как сказать. Надо бы узнать мнение медицинского эксперта и баллиста. Если палец судорожно прижал курок, то пистолет может выстрелить несколько раз, прежде чем рука упадет.
– Ты забываешь, что граф не был левшой и что в момент наступления смерти он держал телефонную трубку в правой руке.
Последний аргумент меня убеждает.
– Согласен, сынок, это убийство. Ты уверен, что слуги не были в сговоре с убийцей?
– Два немощных старика, которые служат у графа сорок лет? Ты что, смеешься? Они его воспитали, этого Гаэтана, и они льют слезы, как будто убили их собственного сына!
Я встаю.
– Ты позволишь мне самому осмотреть место происшествия?
– При одном условии.
– Слушаю тебя, мой прекрасный Конруж!
– Результаты твоих наблюдений будут исключительно в моем распоряжении. Я не против, чтобы ты ел из моей тарелки, но при условии, что ты сам вымоешь посуду.
Я даю ему обещание и покидаю на цыпочках кафе, чтобы Морбле этого не заметил.
Глава III
Граф Гаэтан де Марто-и-Фосий, бывший коммунистический кандидат от Белькомба-на-Му, обитал в частном особняке XVIII века, расположенном в глубине приятного дворика, посреди которого булькает простатический фонтан, окруженный замшелым водоемом. Стены дома увиты более или менее девственным виноградом; ливанский кедр перед крыльцом и статуи Дианы насмешливо созерцают вас, поглаживая шеи своих козочек.
Крыльцо сильно выступает вперед, что объясняет прогрессивные взгляды усопшего. Я резко дергаю колотушку, которая как раз представляет собой молот (вырезанный местным умельцем с перевала Серпа), и дверь открывается. Меня встречает старикан с серой, морщинистой и изможденной горем физиономией. Он похож на беззубую, хорошо мне знакомую щуку (из нее сделали чучело в ресторане, который одно время был удостоен чести меня кормить). У него такая же зеленоватая голова, такие же глянцевые глаза, такие же глубоко вырезанные ноздри. Когда этот тип загнется, ему не надо будет прилагать особых усилий, чтобы превратиться в мертвеца. Плотские утехи явно никогда не были его уделом, поскольку он столь же бесплотен, как велосипедное колесо без шины.