Голова бога (Приазовский репортаж)
Шрифт:
— У меня тебе подарок, Аркадий, — сказала она.
Она открыла саквояж и достала из него деревянный пенал, похожий на детский гробик, подала его Аркадию. Юноша откинул крючок, запирающий крышку.
В ящичке покоился «Дерринджер» — тот самый, которым угрожала Конкордия в день, когда Аркадий впервые проник в ее номер. Рядышком лежала пулелейка, пороховница, запас готовых пуль, коробочка с капсюлями и устройство для запрессовки пуль.
— Ты мальчишка, Аркадий. Ты играешь в какую-то опасную игру. Я не хочу, чтоб отец моего ребенка погиб в юности.
В голове даже не возникло мысли от такого особенного
— Счастливо оставаться!
И молниеносно поцеловала его. Но не в губы, как целуют любовника, не в щеку — как любимого. А в лоб — как мать целует дочь, как сын целует безвременно почивших родителей.
На том и расстались.
Он вернулся к себе уже на закате. На столе стояла та самая дорогущая бутылка вина. Быть может, ее бы получилось вернуть лавочнику. Это сняло бы часть слухов, хотя, возможно, породило бы иные…
А ведь он даже не сказал ей про свое предложение, про кольца… Все сложилось, не так как он хотел. Все сложилось, как карточный домик.
Однако к чертям все… Аркадий выбил пробку, и стал пить вино прямо из горла — хотелось напиться вусмерть. В этом он изрядно преуспел…
Межвременье
Похмелья не было. Просто когда Аркадий проснулся следующим утром, он был еще пьян. И потихоньку он пьянел в обратном направлении, наизнанку. Колодезная вода не освежала и, помыкавшись, снова лег спать. Снова встал около полудня еще не вполне трезвый, но с чувством вины — ведь пока он спит, шпион что-то замышляет. Хотя, кто знает, может, история и закончилась?.. Может быть, пока он валялся в хижине француза, английский агент встретился со своими работодателями, выполнил то, что намеревался, передал находку Ситнева, и обе стороны были таковы.
Однако же, представившись корреспондентом «Московских ведомостей», он связался с Ялтой, полюбопытствовал, кто виновен в нынешнем проникновении врага в Азовское море и беспрепятственном выходе из оного. Корреспонденту отвечали, что враг обратно еще не проходил и, несомненно, пожалеет о своей дерзости. Как командование намеревалось превратить Азовское море в ловушку, не уточнялось — военная тайна.
Выходило: что-то еще держит в этих краях англичан.
Телеграмму отбил в долг знакомый телеграфист, однако же с ним следовало расплатиться до заката. Для этого пришлось все же заглянуть в тайник и разменять у чумаков за рекой еще один десятирублевый кредитный билет.
Возвращаясь домой, Аркадий заметил на улице приметную бричку, а в ней — горшок с геранью. Тут же стояла двуколка протоирея. Они были тут же, осматривая английское ядро, засевшее в стене церквушки. Вокруг них уже собрались зеваки.
— Ты знаешь, что надо делать? — спросил городничий у подошедшего Аркадия.
— Нет.
— Тоже хорошо.
В городе строили много, но своего архитектора не имелось, и заключить, что делать с ядром никто сказать не мог. Хотя некоторые мнения имелись.
— Вытащим — вся стена обвалится, — говорил один обыватель.
— Да что с ней станется! Стояла и стоять будет! — отвечал иной.
Спросили протоирея Афанасия, тот ответил весьма уклончиво:
— На все воля
— Ну, раз Господня, тогда подождем, — махнул рукой городничий. — Оставим, как стало. Авось, пронесет.
Посетили Бастион. От батареи в две дюжины пусть и устаревших орудий осталось три пушки и два лафета, много ядер, но всего пять зарядных картузов. Город стал беззащитным, приходи, бери кто хочет… Но о том англичане не то не знали, не то было им не до города, не то не успели воспользоваться. А как раз незадолго до визита городничего из степи пригрохотал обоз в дюжину телег с безусым лейтенантиком во главе, двумя унтерами и двумя десятками солдат.
На телегах покоились…
— Ракеты!
На деревянных направляющих лежали свернутые из медного листа трубы диаметром около десяти дюймов. С одной стороны труба была заглушена конусом, с другой имелось отверстие и огнепроводный шнур. Их направляли в Севастополь, и, поскольку, армейские чины не вполне верили в это оружие, прямо на марше обоз завернули в Гайтаново, в медвежий угол.
— Усовершенствованные снаряды Конгрева. Дешевле орудий, возить можно, как видите, на простых телегах, к бою подготавливаются за четверть часа. Бронебойность невысока, зато прекрасная фугасность, а также хорошо подходит для устройства пожаров на позициях неприятеля.
— А в чем подвох? — спросил городничий, привыкший к тому, что за все хорошее приходится платить.
И подвох действительно был. Ракеты, ввиду своей неточности, годились лишь против больших целей: скоплений войск, лучше — кавалерии, городов, сел, на худой конец — крепостей. Однако же против каменных стен ракеты были почти бессильны. К тому же били эти снаряды на версту-полторы, то есть в два раза меньше, нежели английская шестидесяти восьмифунтовка.
— Ладно, оставайтесь, — разрешил городничий. — Сгодитесь на что-то, может быть.
Бастион отстраивали. Туда везли на ломовых телегах камни, известь. Но строились неспешно, и для многих горожан на то была весомая причина. Горизонт очистился, британская эскадра ушла. Куда — Бог ведает. Из Бердянска телеграфом передали сообщение: будто бы наблюдали дымы на горизонте. Но куда и те корабли плыли, и сколько их было — не разглядеть.
Война от города отступила. Обыватели судачили о сражениях в Крыму как о бесконечно далеком, а о бомбардировке города — как о чем-то давнем. Куда более их интересовали цены на зерно в этом году и случившийся из-за поздних заморозков неурожай персиков. На Бирже хлеб и рыбу грузили в барки и шаланды. Ветер был подходящим — дул на восток. И кораблики уплывали в сторону Дона, по которому товар бурлаки поднимали по Дону или, с перегрузом — по Волге. Рыба доходила до Москвы, а хлеб везли дальше, в губернии, где свое зерно не росло вовсе.
Город жил своей обыкновенной летней и сонной жизнью. И это нагоняло тоску и страх. Аркадий знал, что влечет сюда англичан, знал, что они так или иначе появятся тут. И горше всего было то, что никому довериться он не мог.
Зайдя на телеграф, Аркадий отдал долг, и пошел домой, но не напрямик, а через Слободку, через берег.
На море не было видно ничего, кроме сероватых парусов здешних рыбаков, и, значит, дальше, может быть, верст на тридцать, до кубанских плавней — враг не замечен.