Голова (Империя - 3)

Манн Генрих

– Бог не дал мне несравненного дара страдать от сознания собственной порочности, словно в ней все зло мира, - ледяным тоном произнес Терра.

– Девушка, которая только что была здесь, по-видимому, думает иначе. Ей не до шуток, - возразил друг.

– Она в тысячу раз выше меня, - горячо сказал Терра.
– Только со смиренными и можно поладить. Я поддерживаю связь с жизнью через дочерей народа, преимущественно рыжих.
– Внезапно глаза его стали злыми.
– Где тебе понять всю ненависть, на какую способны люди? Зачем она лежит на мне таким тяжелым гнетом? Я ношу этот маскарадный наряд, - он прикоснулся к своей одежде, -

потому что временно стеснен в средствах. Они же видят, что я создан не для такой обстановки. И для них это достаточный повод, чтобы с дьявольской злостью потешаться на мой счет, где бы я им ни попался.

Мангольф удивился:

– А ты не ошибаешься?

Терра проницательно взглянул на него.

– Как будто у вас в кабаке было иначе. Вся история с театром сочинена твоей компанией, чтобы раззадорить меня и позабавиться на мой счет.

– Однако мне кажется...
– Но Мангольф осекся. Глаза у Терра налились кровью и сверкали. Лицо утратило всякую сдержанность. Видно было, что он потерял самообладание. Тогда Мангольф сказал шепотом, волнуясь не меньше его: - В кабаке ты, правда, был одет лучше. Но ненавидят они нас не за бедность одежды, а за богатство духа.

– Угнетая нас, они заставляют нас домогаться власти, - тоже шепотом добавил Терра.

– Нас влечет к власти, - подсказал друг.
– Добивайся же успеха!

– Я еще сопротивляюсь, - признался Терра еле слышно.
– Я все еще оберегаю свою чистоту. Недавно я узнал о банкротстве отца: и хотя сам же я страстно желал этого, меня, к вечному моему стыду, охватил ужас оттого, что отныне я деклассирован по-настоящему.

Друг утвердительно кивнул. Куда девались жесткость тона и рассудочность, куда - взаимное недоверие. Туча затемнила окно, в тесной каморке нельзя было разглядеть друг друга. Каждый про себя мучительно упивался сходством с другим.

Веселые возгласы и музыка прекратились. Снаружи вспыхнула ссора. Терра пришлось вмешаться. Когда он вернулся, у него была одна мысль - отомстить за миг саморазоблачения. Но Мангольф опередил его:

– Кажется, та девушка, что была здесь, дала тебе денег?

Терра зашатался, как от удара. Он долго запинался, кривился, но потом произнес совершенно связно:

– Раз уж ты накрыл меня, приходится сознаваться. Да, друг твоей юности пал так низко, что поддерживает свое плачевное существование только постыдным заработком шлюхи.

Все это - с утрированным драматизмом. Друг не мог понять, что это значит. Терра, однако, успокоил его:

– Ты такой знаток человеческих душ, что, уж верно, не усомнишься в неподдельности моего отчаяния.

Мангольф между тем собрался уходить. Но тут Терра преподнес свой сюрприз:

– Если можно найти смягчающее обстоятельство для моей гнусности, то ищи его в неизменной нелепости жизни, избравшей именно такого человека, как я, в политические агенты.
– И в ответ на молчаливый взгляд Мангольфа: - Этого бы ты никак не подумал, слыша вокруг меня звон и гомон. Но именно такая обстановка, - выразительно заметил он, - желательна господам, руководящим мною. Она отвлекает, усыпляет недоверие. Люди приходят в дружеской компании, катаются по кругу и не подозревают, что в укромном месте готовится донос. Скрытая сущность нашего германского государства, тесно связанного с мировой глупостью, наглядно воплощена здесь. Каждый в отдельности, каким бы свободным в своих действиях

он себя ни мнил, существует для следящего за ним невидимого ока лишь в той мере, в какой из него можно извлечь пользу.

Сдвинув брови и опустив уголки рта, Мангольф повернулся, чтобы уйти, но Терра снова остановил его:

– Проверь меня! Я слишком много выбалтываю, только чтобы снискать твое уважение. Ступай в отель "Карлсбад", просмотри у портье список важных гостей. Ты никого не найдешь, тебе скажут, что никого и не ожидают. Но завтра в пять...
– Терра делал ударение на каждом слове, - ровно в пять ты увидишь, как по холлу проследует самый могущественный из твоих тайных покровителей.
– Терра гипнотизировал его взглядом. Мангольф содрогнулся. Только не заговаривай с ним, - шептал Терра.
– Иначе все погибло.

Мангольф подождал дальнейшего, пожал плечами, собрался что-то сказать и молча, словно зачарованный, пошел прочь в торжественной тишине.

Терра, окончательно повеселевший, сел, потирая руки, у своей будки. Мальчик принес ему обед и убежал. Площадь на час опустела, даже большая карусель перестала сверкать и грохотать.

Но в душном воздухе еще пахло людьми.

Едва Терра отставил миску, как услышал сопение и позади него затряслись деревянные половицы. Он оглянулся. Черт побери - атлет! Более сильный из двух, его враг! Терра принял невозмутимый вид и ждал. Силач подходил враскачку, - что ни шаг, то тяжкое сотрясение. Он сопел не только от жары, но и от недобрых умыслов, явно написанных у него на лице.

– Этому надо положить конец!
– выпалил он.
– Оставишь ты в покое...

– Угодно папироску?
– холодно прервал Терра.
– Кстати, о ком вы говорите? Я ничего не понимаю.

Силач внезапно снял шляпу. Увидев, что он оробел, Терра приветливо указал ему на стул. Силач послушно сел.

– Господин Хенле, - начал Терра.
– Видите, я вас знаю. Я о вас слыхал от вашего друга Шунка.

– Шунк мне не друг, - проворчал Хенле со сдержанной яростью.
– Просто мне от него никак не отделаться.

– Это и есть дружба, господин Хенле.

– Политично я не умею выражаться, - все еще сдерживаясь, заявил Хенле.
– Я говорю напрямик. Не давайте больше денег Шунку, сударь.

– Я ничего ему не даю.

– Все равно кому вы даете. А попадают они к нему.

– Он человек больной, у него дела плохи.

– Кто болен, пусть проваливает, - решил Хенле, - и не отнимает у меня хлеба.

– Вы, я вижу, дарвинист.

– Я не люблю шуток, - все еще сдерживаясь, но побагровев, прорычал Хенле.
– Мы с Шунком вместе держали заведение. Я его оставил у себя, когда он заболел, и не заставлял бороться всерьез, а так, для вида. Но что это за друг, если он бросает меня для какой-то девчонки.

– Вокруг девчонки все и вертится, - заметил Терра.

Хенле, по-видимому, счел эти слова обидными.

– Сами вы вертитесь!
– заревел он, как с цепи сорвавшись, и наступил Терра на обе ноги. Терра действительно завертелся и даже упал на колени.

– Собака!
– ревел Хенле.
– Перестанешь ты давать девчонке деньги?

Терра заслонил лицо локтем; из-под прикрытия он твердо сказал:

– Я буду поступать как мне заблагорассудится.

– Посмей-ка повторить это!
– И Хенле ухватил его за плечи. Он изловчился стиснуть их так, что они почти сошлись.