Голова Медузы Горгоны
Шрифт:
— При чем здесь Яицкий? Своими глупыми выходками вы можете погубить важное дело! Кой черт понес вас самого, Жорж, к Кубанскому?
— Мне надоело корпеть над этими листовками. Я хотел просить у него настоящего дела.
— Разве вы не знаете, что интересы нашей борьбы…
— Ладно, не ворчите. Теперь это ни к чему, — сказала Муратова. — Лучше помогите промыть рану.
Хозяин вышел в другую комнату и сердито загремел там склянками. Городецкий воспаленными глазами посмотрел на жену:
— Неудачник! Одни только хлопоты доставляю вам всем. И тебе, и другим… Но пусть
— Куда ты пойдешь, глупец! На всех дорогах уже наверняка нас ищут.
— Да-да! Нина Александровна права, — появился в дверях Яицкий. Он держал тазик, полотенце и флакон с йодом. — Вам не следует больше появляться в городе. Нужно уходить!
Муратова взяла у него таз, легкими движениями сняла повязку и стала осторожно обрабатывать рану. Городецкий стонал, закусив губу и прикрыв глаза. На лбу его выступили крупные капли пота.
— Ничего опасного… Мякоть слегка задета.
— Слава богу, — вздохнул за ее спиной Яицкий. — Отдохните пока. К утру я вас отправлю в горы. Оказия такая нынче имеется.
Он вытащил из кармашка толстый резиновый кругляшок и протянул его Муратовой:
— Взгляните, княгиня, какую я «липку» славную сделал. Ладан от всех чертей. С нею вас ни один разъезд не задержит.
— От-дел… — по слогам начала разбирать Муратова надпись на болванке печати.
— Вот-вот. «Отдел уголовного розыска». А? Прелесть! Жоржа сделаем уполномоченным по особо важным делам, а вас, Нина… Вас устроит должность медика?
— Но мы не знаем дороги.
— Вам этого и не требуется. Через… — Яицкий достал из кармашка жилета часы на длинной серебряной цепочке. — Через три часа приедет ваш проводник. Сегодня как раз отправляем в горы новую партию медикаментов. Сядете на повозку, и вас доставят до места. На худой конец соврете, что добираетесь на место происшествия. К документам вашим комар носа не подточит. Ну, отдыхайте пока…
На рассвете в соседней комнате Городецкому послышался приглушенный разговор.
— На кой ляд она там сдалась?
Городецкий обеспокоенно посмотрел на Нину, но та спала, свернувшись калачиком у него в ногах. Он снова прислушался.
— Оставлять ее здесь мы не можем, Семен! И потом, не ваша это забота.
— Да бог с ней, Иван Назарович. Что передать?
— Скажешь атаману, что Терцев обещал достать в ближайшие дни тысяч триста. Следующая отправка будет через две недели. А в штабе скажи, что нужны новые бланки. Последние вот на них испортил, а люди все идут. Что там твой новый знакомый в чека?
— Пока мнется. Но скоро можно будет разговаривать…
— Ну уж нет! Им никогда ничего нельзя доверять. Ты уж предоставь это дело мне. Я что-нибудь похитрее придумаю…
Голоса смолкли. Распахнулась дверь — на пороге стоял в темном дождевике и больших сапогах, поигрывая хлыстом, Семен Доценко.
— Живы, Аники-воины?
Нина проснулась.
— Прошу прощения. Собирайтесь…
В кабинете следователя военной секции губчека Александра Запольского сестра-хозяйка, доставленная сюда Гетмановым, держалась вызывающе. Она возмущалась незаконным
Александр спокойно слушал и не без интереса разглядывал молодую женщину в наглухо застегнутом опрятном платье с высоким воротом и белоснежном накрахмаленном переднике медсестры. Он привык к таким крикам, к истерике. Он думал, какую тактику изберет, когда предъявит известные ему улики и убедит арестованную в бесполезности ее хитростей.
Наконец сестра смолкла. Запольский распрямился и пододвинул к себе бланки допроса.
— Вот и хорошо. Теперь начнем по порядку. Откуда у вас хинин, аспирин и марля?
— Я уже говорила, что везла их по приказу врача.
— Неправда. Врач заявил, что такого приказа не было. И вообще он удивляется, откуда у вас столько лекарств. Кому бы везли их?
— Я должна была отдать в Пятигорске в больницу. Там не хватает их.
— И, конечно же, этих шести аршинов марли тоже не хватает?
Сестра-хозяйка молчала.
— Ваша фамилия?
— Сколько говорить можно! Серафима Ивановна Горохова…
— И опять неправда! — твердо произнес Запольский. — Ваша фамилия Фабр. Двадцати семи лет. Дочь надворного советника, высланного с Кавказа за антисоветскую деятельность. Живете по чужому документу. Постановление чека о выезде с Северного Кавказа не выполнили, скрылись. Достаточно?
Александр Сергеевич Запольский.
Фабр молчала. Она думала, что чекистам известно все, и даже не подозревала, что это был последний и главный козырь Запольского.
— Итак, кому предназначались медикаменты? Не тяните время и не заставляйте меня отвечать на свои же вопросы. Еще раз напоминаю вам об ответственности за дачу ложных показаний. Итак, кому?
— Доктору Акулову, — хрипло прошептала Фабр.
— Так я и думал. А теперь выпейте воды, успокойтесь и давайте продолжим нашу беседу.
…К ночи ветер утих. Александр Запольский устало откинулся в кресле, потянулся до хруста в суставах. Он вытряхнул из потрескавшейся пепельницы груду окурков, смахнул со стола пепел и снова углубился в показания Фабр.
На последнем допросе она, кажется, рассказала все. Больше ничего не сможет добавить, если бы даже и захотела. Видимо, ее не очень-то посвящали в дела, предоставив лишь догадываться об истинном назначении украденных ею медикаментов и продуктов. Чувствовалось, что она не лгала, когда рассказывала о знакомстве с Александром Акуловым, сыном генерала, дворянином, врачом станичного участка, и о его предложении помочь «отважным патриотам». В память об отце она приняла советы доктора. Конечно, не безвозмездно. Акулов дважды передавал Серафиме деньги. «Не из нашего кармана, — говорил он, — берите! Если Советская власть считает, что у нее есть лишние деньги, почему бы ими не воспользоваться…»