Головокружение
Шрифт:
– Нет, и не хочу знать. Зато знаю, что, несмотря на все свои выверты, Макс меня любит.
– Но он все время смотрит на сторону! Все время! Послушай, Франсуаза. То, что со мной происходит, похуже горной болезни. Я влюбился…
Она вздохнула и сказала каким-то упавшим голосом:
– У нас с Максом будет ребенок, Жо. И этот ребенок нас сблизит.
Я укусил себя за руку, на глаза навернулись слезы. Хотелось завыть, но я не завыл, конечно. Не проронил ни звука.
– …Я очень сожалею, что ты воспринял мой поцелуй как нечто большее, чем проявление дружбы. Не звони мне больше, Жо… Не сердись.
Телефон так и остался у меня в руке, а вокруг все рушилось. Опустошенный, совсем без сил, я вышел в буран. И в тот момент, как я наклонился, донизу застегнув полог, сердце у меня забилось. Там, прямо под ногами, я увидел свежие следы. Кто-то топтался возле палатки.
Задохнувшись, я обернулся. За мной темнела чья-то тень. Среди ночи, в мельтешении снежных хлопьев ничего не было видно. Я так и не разглядел, кто это был.
В темноте блеснул металл.
Один раз, другой…
Все закружилось, я упал.
Очнулся я в тепле столовой, до пояса завернутый в одеяла. Был уже день. Меня окружали обеспокоенные загорелые лица. С десяток американцев, тайцев и французов из других групп. Макс сидел на краю моего коремата и ласково гладил меня по лбу.
– Думаю, что с вершиной на этот раз покончено, – сказал он, улыбаясь.
Я приподнял голову. Вокруг пахло антисептиком. Мне на грудь была наложена давящая повязка.
– А что… А что случилось?
– Парень из американской экспедиции вышел отлить и нашел тебя лежащим на снегу. Тебе еще повезло. Еще час – и ты бы окончательно замерз. Похоже, тебя ударили ледорубом. Но тебе и второй раз повезло: ни один из жизненно важных органов не задет.
Я потрогал повязку и поморщился от боли.
– Следы на снегу, – прошептал я.
– Все занесло метелью. У тебя есть хоть какие-то соображения, кто это мог быть?
Конечно, у меня были кое-какие соображения. Я пристально посмотрел на Макса. Это лицо я знал наизусть, каждая его черточка хранила отпечаток последних лет, проведенных вместе. Найти на нем хоть малейший признак лжи не получалось. И все-таки я знал, что он врет, что он и есть человек с ледорубом. Кто еще мог бродить вокруг палатки в такой час? И кто еще мог злиться на меня до такой степени, чтобы хотеть убить? Я вспомнил, какое лицо было у Франсуазы в аэропорту. А вдруг Макс догадался о наших встречах? Вдруг он интуитивно почувствовал, что меня тянет к его женщине, почувствовал, что я ее целовал? Он импульсивен и властолюбив. Ему должно принадлежать все на свете, даже горы. Я провел пальцами по растрескавшимся губам:
– Я тоже вышел отлить, а в метели заблудился и оказался рядом с палаткой связи. Там меня и ударили… Наша палатка недалеко. Ты ничего не слышал?
Я не сводил с него пристального взгляда, и он тоже буквально впился в меня глазами. Мы были как два волка, что ходят кругами, готовые сцепиться.
– Абсолютно ничего. Не надо было мне напиваться на высоте три тысячи метров. Так не делают. Чтобы разбудить, меня пришлось бить по щекам. Если бы с тобой случилось что-то, я бы себе никогда не простил.
Макс взял мои руки в свои:
– Без тебя, Жо, я – только половинка меня. Я тебя очень люблю, дружок.
Он обернулся к тем, кто
– I love him!
В палатке радостно зашумели. Мне принесли гималайского чая. Стиснув зубы, я немного приподнялся.
– И что же теперь делать? – вздохнул я. – Оставим как есть?
– Я бы удивился, если бы сюда добралась полиция или виновный сознался бы сам. Значит, оставим как есть, если ты не против. И он, улыбаясь, протянул мне руку.
Я помедлил и пожал ее. Мы скрепили договор молчания. Но в глубине души мне хотелось его убить.
– И что, ты так ничего и не узнал?
Голос так резанул мой слух, что я вздрогнул:
– Что?
Я повел глазами по сторонам. Красная палатка, у стенки револьвер, Фарид… И грозная тишина мира без надежды.
– Ну, это самое… Ты так и не узнал про тот удар, кто это был?
Мне понадобилось время, чтобы сообразить, где я нахожусь. Пропасть… «Истина»…
– А я что… что-то говорил? Что-то тебе рассказывал?
Фарид помахал перед собой рукой:
– Ну, ты хорош! Да тебе вообще пить нельзя.
В темноте я с трудом различил у себя в ногах бутылку водки. Ее содержимое заметно поубавилось. Отпихнув ее в сторону, я проговорил непослушными губами:
– Нет, у меня не было формальных доказательств… Но я знал, что это он, как и он знал, что именно я говорил его невесте в ту ночь. Однако мы оба сделали вид, что ничего не произошло. Об этой истории мы больше не говорили. Она стала для нас табу.
– Тебе это молчание было на руку. Обвинить его для тебя означало больше никогда не увидеться с ней. – Фарид повел плечами.
– Есть у тебя одно свойство, которое мне не нравится. Это твоя способность избегать проблем, словно их вовсе не существует. У тебя что, философия такая – игнорировать, вместо того чтобы сопротивляться? Во время ограбления ты позволил почти насмерть забить свою собаку. И с Максом ты предпочел молчать, вместо того чтобы поговорить начистоту. Да к тому же увел девушку у своего лучшего друга… Как ни крути, а это воровство. И все это заставляет думать, что и здесь ты тоже способен обмануть. Способен скрыть свои скверные поступки и заставить всех поверить, что ты вовсе не такой. И может быть, в конечном счете ты еще и врун, а?
Он достал зажигалку, вытащил последнюю размякшую сигарету и с трудом прикурил.
– Ну и что ты на это скажешь?
– Что нынче ты выглядишь не таким больным, а потому шел бы ты курить на улицу, пока я тебе яйца не открутил.
32
Мы забыли, что горы все еще держат козырную карту при себе, что они даруют успех, только когда находятся в наилучшем расположении духа. И если бы это было не так, то почему же восхождения в горах продолжают сохранять свое могучее очарование? [21]
21
Перевод С. Калмыкова.