Голубая комната
Шрифт:
Каждый вечер Мариан не сводила с него глаз, уверенная, что это непременно должно произойти.
По утрам и после обеда одни и те же постояльцы занимали места под зонтиками рядом с ними; полная блондинка долго натирала себя маслом для загара, а потом, лежа на животе и спустив бретельки купальника, целыми днями читала; плохо воспитанные мальчишки — сыновья парижан — показывали Мариан язык и толкали ее, когда она купалась.
Жизель, немного выбитая из колеи вынужденным бездельем, вязала свитер небесно-голубого цвета, в котором Мариан
Так ли уж хороша была эта идея отдыха у моря? Тони играл с Мариан, учил ее плавать, поддерживая под подбородок. Он хотел научить и Жизель, но она, как только переставала чувствовать дно под ногами, впадала в панику, начинала отчаянно молотить руками и цеплялась за него. Один раз, когда ее неожиданно накрыло волной, ему показалось, что он увидел в ее глазах страх. Но боялась она не моря, а его.
Иногда он подолгу был совершенно спокоен, расслаблен, играл в мяч, прогуливался с Мариан до конца мола. Втроем они бродили по узким улочкам города, осматривали собор, фотографировали рыбачьи лодки в бухте, рыбные торги и местных жительниц в плиссированных юбках и блестящих сабо.
Не меньше десяти тысяч людей так же проводили время, с началом грозы хватая свои вещи и спеша укрыться в гостиницах и кафе.
Почему же временами на него что-то находило, он словно отключался от внешнего мира? Может, это был упрек за то, что он не в Сен-Жюстене, где Андре напрасно подавала ему условный сигнал?
— Кстати, по поводу сигнала, господин Фальконе…
После нескольких недель, проведенных в Пуатье, Тони начал путать, какие вопросы задавал следователь Дьем, а какие — психиатр. Случалось, они спрашивали об одном и том же, но разными словами и в разном контексте. Может быть, они совещались между допросами, надеясь подловить его на противоречии.
— Когда вы с вашей любовницей договорились об этом сигнале?
— В первый же вечер.
— Вы хотите сказать, это было в сентябре, на обочине дороги?
— Да.
— Кому принадлежала эта идея?
— Ей. Я уже говорил вам. Она хотела, чтобы мы встретились в более подходящей обстановке, а не на опушке леса, и она сразу подумала о гостинице моего брата.
— Она же предложила и полотенце?
— Сначала она хотела выставлять какой-то определенный товар в уголке витрины.
У них было две витрины, забитые бакалейными товарами, разными текстильными мелочами и сандалиями. Магазин Депьер находился на центральной улице, рядом с церковью, так что пройти через город, минуя его, было невозможно.
Внутри был полумрак, два прилавка завалены товарами, вдоль стен стояли бочки и ящики, полки ломились от консервных банок и бутылок, под потолком развешаны хлопчатобумажные брюки, корзины и окорока.
Тот особенный запах, который царил здесь, был неотъемлемым воспоминанием детства; сильнее, пожалуй, врезался в память только запах керосина — на многих отдаленных хуторах и фермах не было электричества.
— О
— Это был пакет с крахмалом. Но потом она побоялась, что муж переставит его на другое место, пока она будет в кухне.
Как могли они надеяться узнать все о чужой жизни, которая была так далека от них, за несколько недель или даже месяцев, беседуя по два-три часа в день? Не только о его и Жизель жизни, но и об Андре, мадам Депьер, мадам Формье, обо всей деревне, о поездках между Сен-Жюстеном и Трианом. Только для того, чтобы все узнать о голубой комнате, надо было…
— В конце концов, она решила, что по четвергам, если у нее будет возможность встретиться со мной в отеле, она будет вешать сушиться полотенце на свое окно.
Окно их комнаты, ее и Николя, — они спали в одной комнате, расположенной над лавкой, — одно из трех узких окон с переплетами, за которым в глубине комнаты можно было увидеть на коричневатой стене литографию в черной с золотом рамке.
— Таким образом, утром по четвергам…
— Я проезжал мимо ее дома.
Кто знает, пока он разгуливал в плавках по пляжу, не звала ли его Андре, не висело ли на окне полотенце все это время? Конечно, он видел, как она с мужем вернулась из Триана на своем «ситроене», но не знал, в каком настроении.
— Хочу спросить, месье Фальконе, предлагая жене эту поездку…
— Она сказала мне, что Мариан бледненькая.
— Я знаю. И вы воспользовались случаем. Чтобы успокоить ее, разыграть из себя примерного мужа и отца, развеять ее подозрения. Что вы думаете о таком объяснении?
— Оно неверно.
— Вы продолжаете утверждать, что вашей целью было удалиться от любовницы?
Он ненавидел это слово, которым был вынужден называть Андре.
— В общем, да.
— Вы уже тогда приняли решение больше с ней не встречаться?
— У меня не было определенных намерений.
— Вы встречались с ней в последующие месяцы?
— Нет.
— Она больше не подавала вам сигнала?
— Не знаю, я с тех пор не проезжал мимо ее дома по утрам.
— Только потому, что однажды после обеда вы увидели, как ее муж вышел из здания вокзала и зашел в кафе выпить лимонаду? Вы утверждали, что это была единственная женщина, с которой вы познали всю полноту физической любви. Если я правильно помню, вы говорили о настоящем озарении.
Это была правда, хоть он и не употреблял таких слов. В Сабль-Долонь ему часто случалось вспоминать голубую комнату и невольно стискивать зубы от желания. Иногда он вдруг без причины раздражался, кричал по пустякам на Мариан или, наоборот, становился рассеян и подолгу смотрел в одну точку. В таких случаях Жизель переглядывалась с дочерью, словно говоря:
— Не обращай внимания. У отца много забот.
Наверное, они также бывали удивлены, когда, спустя мгновение, он вдруг становился преувеличенно ласковым, чересчур терпеливым и нежным.