Голубая лагуна

Стэкпул Генри де Вер

— Что тебе, моя крошка?

— Пахнет цветами.

— Цветами?.. — повторил старый матрос, выколачивая трубку о каблук сапога — Откуда же возьмутся цветы посреди океана? Ты бредишь, что ли? Марш оба в постель!

— Набей опять трубку, — хныкал Дик.

— Вот отшлепаю тебя, как следует, тогда будешь слушаться, — возразил его покровитель, стаскивая его с бревен, — Идем, Эммелина!

Он повел детей за руки к корме, при чем Дик не переставал подвывать.

Поравнявшись с колоколом, мальчик подметил, что

на палубе еще валяется болт, и, подхватив его, ударил с размаху в колокол. Это было последнее удовольствие, которое можно было урвать перед сном, — он и урвал его.

Падди приготовил постели для себя и своих питомцев в капитанской каюте; он убрал посуду со стола, выбил окно, чтобы выветрить запах плесени, и разложил найденные в каютах тюфяки на полу.

Когда дети уснули, он вышел на палубу и, опершись на перила, стал смотреть на светящееся море.

В то время как он стоял, прислонившись к перилам, в голове его проносились мысли о «добром старом времени». Его собственный рассказ об юродивом разбудил эти воспоминания, и за ширью соленых морей ему мерещился лунный свет на Коннемарских холмах и слышался крик чаек на бурном берегу, где за каждой волной тянется три тысячи миль моря.

Вдруг Беттон возвратился из Коннемара, чтобы очутиться на палубе "Шенандоа", и им мгновенно овладел суеверный страх. Что, если из-за двери камбуза вдруг выглянет голова, или, еще того хуже, в нес войдет призрачная тень?..

Он поспешил обратно в капитанскую каюту, где вскоре заснул рядом с детьми, в то время как бриг всю ночь покачивался на мягкой зыби Тихого океана, а ветерок тихо веял, неся с собой залах цветов…

IX. Трагедия на лодках.

Когда, после полуночи, туман рассеялся, люди с первого баркаса увидали второй, на полмили к штирборту.

— Вы видите шлюпку? — спросил Лестрэндж у капитана, который встал на ноги, осматривая горизонт.

— Ни следа! — ответил Лефарж. — Будь проклят этот ирландец! Когда бы не он, я успел бы как следует снабдить лодки провизией; а теперь не знаю даже, что у нас есть. Что у вас там на носу, Дженкинс?

— Два мешка хлеба и бочонок воды, — сказал тот.

— Какой там бочонок! — перебил другой голос. — Ты хочешь сказать, полбочонка!

— И то правда, — согласился Дженкинс, — наберется не больше двух галлонов.

— Будь проклят этот ирландец! — вновь вскричал Лефарж.

— Еле хватит по полковшика на душу, — заметал Дженкинс.

— Быть может, второй баркас успел лучше запастись. — продолжал Лефарж, — пойдем к нему.

— Он сам идет к нам, — сказал загребной.

— Капитан, — снова спросил Лестрэндж, — вы уверены, что не видите шлюпки?

— Ни малейшего признака, — повторил Лефарж.

Несчастный

опустил голову на грудь.

Однако ему не пришлось долго раздумывать над своими заботами, так как вокруг него начинала разыгрываться одна из ужаснейших трагедий в летописях морской жизни.

Когда баркасы достаточно сблизились для оклика, на носу первого поднялся человек.

— Гей, там! — сколько у вас воды?

— Ни капли!

Ответ ясно прозвучал в мирном лунном воздухе. Услыхав его, люди в первом баркасе перестали грести, и видно было, как с поднятых весел стекали капли, сверкая бриллиантами при свете месяца.

— Гей, там, баркас! — крикнул человек на носу. Налегай на весла.

— Молчать, негодяй! — крикнул Лефарж — Кто ты, чтобы командовать?

— Сам негодяй! — отозвался тот. — Ребята, заворачивай!

Гребцы штирборта дали задний ход, и лодка завернула.

Случайно в первый баркас попали все худшие матросы "Нортумберлэнда", и Лефарж оказался совершенно бессильным перед ними.

— Ложись в дрейф! — донеслось с второго баркаса, с трудом подвигавшегося к первому.

— Налегай на весла! — крикнул матрос на носу, возвышавшийся над другими, как злой гений, временно ваявший власть над событиями, — Подними весла! Лучше покончить сразу.

Второй баркас, в свою очередь, перестал грести и остановился на расстоянии одного кабельтова.

— Сколько у вас воды? — прозвучал голос боцмана.

— Нехватит всем по одному разу напиться.

Лефарж сделал движение встать, но загребной хватил его веслом, и он свалился на дно лодки.

— Дайте нам воды, ради Бога! — послышался голос боцмана. — В горле пересохло от гребли, и тут с нами женщина.

Человек на носу внезапно разразился потоком брани.

— Дайте нам воды, — упорствовал голос боцмана, — не то, клянусь дьяволом, мы пойдем на абордаж!

Не успел он кончить, как угроза уже была приведена в исполнение. Сражение длилось недолго: второй баркас был чересчур переполнен для борьбы. Люди штирборта на первом баркасе сражались веслами, в то время как сидевшие у левого борта удерживали лодку в равновесии.

Скоро все было кончено, и второй баркас отчалил. Половина людей на нем были ранены в голову, при чем двое из них лежали без сознания.

Было это на закате следующего дня. Первый баркас лежал в дрейфе. Последняя капля воды была выпита давным-давно.

Подобно грозному приведению, второй баркас преследовал его весь день, моля о воде, которой больше не было. Люди первого баркаса, мрачные и угрюмые, подавленные сознанием преступления, мучимые жаждой и голосами своих жертв, принимались усиленно грести, как только вторая лодка пыталась к ним приблизиться.

Время от времени, как бы движимые общим побуждением, они выкрикивали в один голос: