Голубое молчание
Шрифт:
НАТАША: Быть может, успеем (стремглав убегает).
АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВНА: Так и спит с приемником девочка… Ты тоже хочешь послушать?
ШИРОКОВ: Да (уходит вслед за Наташей, входит Вера).
АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВНА: Ты чего, Вера?
ВЕРА: У меня к вам просьба, Александра Сергеевна.
АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВНА: Говори.
ВЕРА: Хочу уехать назад… в деревню.
АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВНА: Почему, Верочка?
ВЕРА: Тяжело как-то стало у вас в доме… Не могу я больше… Разрешите уехать, Александра Сергеевна.
АЛЕКСАНДРА
ВЕРА: Алексей Федорыч всё меня ругает: и такая я, и сякая, и луком от меня пахнет, и веснушки… Всё вина требует; не дашь — кричит, а вы давать не велите… Так тяжело, так тяжело… (пауза) А я его люблю, Александра Сергеевна. Я вам честно признаюсь, теперь чего уж…
АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВНА: Любишь, Вера?
ВЕРА: Люблю. Только ни к чему всё это… А вчера, — только вы никому не говорите, хорошо? —
АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВНА: Конечно, не скажу.
ВЕРА: А вчера он ударил меня.
АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВНА: Не может быть! За что?
ВЕРА: Пришел поздно. Выпивши. Я уж знаю, откуда: из пивной со станции — он там всё теперь сидит. Слышу — шумит во дворе. Я как была в одной рубашке — выскочила в сад, думаю, проведу его до кровати, чтоб вы не услышали. Помогаю ему на крыльцо взойти, а самой — стыд, в одной рубашке. Ну, ничего, думаю, лишь бы вас не разбудил. Остановился и говорит: «Верка, хочешь спать со мной?» Я — стыдить его. А он как захохочет! «Я — говорит — лучше с лягушкой ляжу»… Александра Сергеевна, разве уж я такая противная?
АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВНА (нетерпеливо): Ну, ну…
ВЕРА: На крыльцо взошли — вдруг спрашивает: «Верка, ты Елену Николаевну любишь?» — это он меня каждый день этим мучит. А я чего-то озлобилась: «Нет, — говорю, — ненавижу! Подлая она!» А он к-а-ак размахнется… ну и…
АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВНА: Ударил?
ВЕРА: Ага… Но не шибко. Совсем не больно.
АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВНА (в сильном волнении): Так… Ну, что ж, Верочка, я тебя не задерживаю, поезжай. Когда ты хочешь?
ВЕРА: А как другую найдете — вам ведь одной трудно — так и уеду. Только, Александра Сергеевна, вы ему ничего не говорите, что я вам…
АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВНА: Нет, нет, не беспокойся. Даю слово. Никому — ничего.
ВЕРА: А потом — ежели он когда вспомнит про меня… Ну, добрым словом, — так уж вы про это напишите мне, пожалуйста. Я вам адрес оставлю.
АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВНА: Спасибо, Вера (обнимает ее). Я напишу обязательно. Спасибо за всё (Вера уходит). Какая душа — эта девочка!
ВЕРА (возвращаясь): Александра Сергеевна.
АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВНА: Что, милая?
ВЕРА: Ему иногда по ночам плохо бывает, он кого-то всё видит, гонит кого-то… Так вы не пугайтесь. Отойдет потом. Главное — не говорите с ним. Молока дайте. Он велит огуречный рассол возле кровати ставить, а вы еще с вечера, коли его долго нет, подмените рассол-то молоком. Он не
АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВНА: Хорошо, хорошо… Иди (Вера уходит. Александра Сергеевна бросается в кресло) Боже! Алеша! ты ли это?… (входят Широков и Наташа).
НАТАША: Да я уж перестала удивляться…
ШИРОКОВ (жене): Ты чем-то расстроена?
АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВНА: Нет, нет, ничего… Ну, что поймали?
ШИРОКОВ: Поймали. Инцидент, видимо, исчерпан. Что теперь предпримут американцы — не знаю. По-видимому — ничего… Как это там, Наташа?
НАТАША (ищет что-то в сумочке): «…на новую ноту американского правительства по поводу освобождения приговоренного к десяти годам заключения американского гражданина Юджина Смита, советское правительство ответило отказом в резкой форме, ссылаясь на то, что дело Смита является внутренним делом страны…» Ноты, ноты, ноты…
ШИРОКОВ: Одним словом, наши обнаглели, почуяв, что затея их не вызовет серьезного инцидента и что порохом тут не пахнет…
АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВНА: Тише, Федя…
НАТАША: Микрофонов больше нет, мамочка.
АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВНА (Наташе):Что ты ищешь?
НАТАША: Борину фотографию… Ах, вот она. Здесь. Теперь все вы со мной… Это та, последняя, где он снят в самолете (па дворе нетерпеливый автомобильный гудок). Ну, дорогие, пора… Как это у нас в песне: «Всегда успеем руку дать слабейшему из нас…» Теперь в нашей семье — слабейший Женя. Верно, папа?
ШИРОКОВ: Верно (обнимает дочь). Будь всегда такой: прямой, смелой, сердечной.
НАТАША (целует мать): Мамочка…
АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВНА: Ну, храни тебя Господь… Я тебя на вокзал провожу (тихо входят Вера и Кузьмич).
НАТАША: Нет, нет, пожалуйста. Никого не надо. Лучше — сразу проститься… Аполлон Кузьмич! (обнимает Кузьмича). Верочка! И ты… Дай я тебя расцелую… (шопотом) А ты не отчаивайся, добивайся своего. Вот я Алешке напишу (всем). Ну, дорогие…
ШИРОКОВ: Что ж, по обычаю, — присядем (все садятся на несколько секунд и сидят в глубоком молчании. Наташа встает первая).
НАТАША: Пора. (Все выходят вслед за нею. Последними идут Кузьмич и Вера. Вера останавливает Кузьмича).
ВЕРА: Аполлон Кузьмич! Тут всё секреты, я уж боюсь спросить. Куда Наташа едет?
КУЗЬМИЧ: Какой же тут секрет: в Челябинск. Там ведь Евгений Осипыч срок начал отбывать, в изоляторе… А Наталье Федоровне разрешили свидание. А, может, она там и останется. Вот и всё (уходят, но Кузьмич тут же возвращается). Не люблю я ни встреч, ни провожаний (берет газеты. На крыльце возгласы: «Будь здорова!» «Смотри, сразу же напиши» и т. д.).