Голубое Сало

Сорокин Владимир Георгиевич

Парни в кумачовых рубахах внесли деревянную доску с горячими филлиповскими калачами и принялись обслуживать гостей, накладывая каждому полюбившейся икры и намазывая калачи вологодским маслом.

– Между первой и второй промежуток небольшой! – громко заметил Каганович, приподнимаясь с рюмкой водки.

Хитроватое лицо его, наполовину скрытое гладкой седоватой бородой, было подвижным и плоским, как у монгола; небольшие искрометные глазки весело блестели, в светлосерой тройке с сине-зеленым галстуком и белой гвоздикой Каганович напоминал шафера на купеческой свадьбе.

– Я,

как человек наиболее легкомысленный из всех присутствующих, а следовательно, вполне заслуженно наименее отягощенный, как выразился поэт, «чугунной властью государства», предвидя нарастание вашего тотального внимания после каждой опрокидываемой здесь рюмки к процессу таяния этого зловещего айсберга, хотел бы все-таки напомнить вам о дне сегодняшнем, о его непреходящих ценностях, о главном его событии. Сегодня я после церемонии открытия Дома Свободной Любви сразу посетил его, Товарищи дорогие! Я давно не ебал с таким самозабвением! Я пускал сперму три раза и три раза плакал, понимая, какое великое дело сделали мы во главе с товарищем Сталиным. Но я предлагаю выпить не за нас и не за товарища Сталина. А за тех безымянных женщин, мужчин и детей, покорно и с удовольствием разводящих прелестные ноги во всероссийском храме свободной любви! За женщин, мужчин и детей, товарищи!

Все выпили,

– Редкий болван, – шепнул полный, флегматичный Шостакович на ухо худощавому, всегда болезненно-желчному Герасимову.

– И именем эдакого фетюка названо наше метро? – пробормотал сидящий рядом с ними щеголеватый альбинос Эйзенштейн.

– Между прочим, креатура Ильича, – потянулся к поросенку Герасимов. – Говорят, он Ленину натурально рассосал две геморроидальные шишки. Такое в нашем возрасте не забывается.

– Ильич умел благодарить. Не то что нынешний… – Шостакович захрустел рыжиком.

– Товарищ Толстой, почему не закусывайте? – спросил Сталин, отправляя в рот солидную порцию стерляжьей икры, – Ученые предупредили – ждать долго придется.

Узколицый, тихий, скромно одетый Толстой навел лорнет на таящую глыбу, покачал головой:

– Товарищ Сталин, кусок в горло не лезет. Страшновато как-то …рядом с этим.

– Не бойтесь. Если товарищ Берия с нами – все обойдется. Попробуйте белорыбицы нашей северной. Frutti di mare вам наверно оскомину набили.

– Нет, не верю, что этот лед из будущего! – воскликнул грузный, громкоголосый Гуринович. – Что хотите со мной делайте, господа, хоть, pardon, подвесьте за яйца, – не-по-ве-рю!

– Если подвесим – поверите, – заметил Берия, с хирургическим равнодушием кромсая заливное.

– Вас просто разыгрывает какая-то заокеанская сволочь! – тряс брылами Гуринович. – Тамошние плутократы уже полвека тянутся к нашим рынкам, а для этого все средства хороши!

– А при чем здесь лед? – спросил Маленков.

– Да притом, батенька, что тамошние жиды поумнее наших! Вон, – Гуринович ткнул вилкой в сторону льда, – у этого ублюдка на коленях чемоданчик! А что в нем? Процентные векселя по царскому долгу! С датами этого две тыщи мохнатого года, печатями и подписями! Они же спят и видят, чтобы мы продлили договор по плану Маршала! Векселя – как туз

пик из будущего и стальная петля дяди Сэма в настоящем! Не понимаете?! Ничего! Когда ваши болонки захрустят кубинским рафинадом, а не моим – тогда поймете! Тогда все спляшем «янки дудль»! Блядям будем доллары в бюстгальтеры совать! – он в сердцах хватил кулаком по столу.

– Товарищ Гуринович явно торопит события, – улыбнулся Молотов. – Содержимое этого чемоданчика – большая тема для дискуссии, но бесперспективная.

– Это почему же? – насупился Гуринович.

– Потому что через пять часов мы его с вами откроем, – Берия вытер кружевной салфеткой свои полные чувственные губы. – Так что, не стоит прежде времени стулья ломать.

– И все-таки сомнение велико, товарищи, – заметил Шостакович, глядя на Сталина. – Кто поручится, что это посылка действительно из будущего? А не из ЦРУ?

– Вы меня спрашиваете? – усмехнулся Сталин. – Среди нас два академика.

– Три! – засмеялся Герасимов, поднимая рюмку с водкой и чокаясь со своим носом.

– Живопись – не точная наука, товарищ Герасимов, – парировал Сталин. – А значит сегодня – вы не в счет. Товарищ Ландау, рассейте сомнения.

– Господа, – поспешно дожевал буженину полный, кучерявый и круглолицый Ландау, – этот конус послан нам из 2068 года И это научно подтвержденный факт.

– Каким же образом он подтвержден, позвольте вас спросить? – вставил сигарету в перламутровый мундштук князь Василий.

– Только, боже упаси, без формул! – попросил Гуринович.

– Корпус транспортируемой части машины времени сибирских зороастрийцев вырублен из гранита. При транспортации сквозь мягкое время он превращается в пыль. Частицы этой гранитной пыли есть на поверхности льда. Мы проверили ее возраст методом изотопов. Выяснилось, что этот гранит не имеет возраста. А такого быть не может. Граниту – сотни миллионов лет.

За столом возникла пауза.

– Да, но ведь гранит, из которого рубили эти самые les miserables зороастрийцы, все же имел возраст? – спросил князь Василий.

– Имел в будущем, безусловно, – по детски непосредственно улыбнулся Ландау. – Но при прохождении сквозь мягкое время лептоны антиатомов аннигилируют свободные электроны в молекулах гранита, образуя антинейтроны, которые за 896 секунд как раз успевают распасться на антипротоны и позитроны. Позитроны временно деформируют поля исходных электронов, поворачивая их спин на 180 градусов, соответственно изотопы в кусках такого гранита перестают распадаться. А антипротоны в процессе обратной бета-конверсии поглощают энергию и замораживают пары воздуха. Все крайне просто.

– Этого я не понимаю, – обиженно пробурчал Гуринович, оторвал дужку от калача, обмакнул ее в рюмку с водкой, затем в хрен и сунул в рот.

– А когда вы успели проверить эту пыль на изотопы? – спросил князь Василий. – Сейчас? Сегодня ночью?

– Товарищ Ландау сделал это еще в 37-ом году, – пояснил Молотов. – Когда землеёбы прислали второй конус.

– За что и был посажен врагом народа Ежовым на два года, – добавил Микоян, с аппетитом поедая рябчика, фаршированного гусиным паштетом.