Голубое зарево (в сокращении)
Шрифт:
Соколов сказал самое главное едва слышным шепотом.
Молчанов широко улыбнулся и закивал головой.
– Гениально!
– Котонаев очень просит, чтобы вы работали у него.
Николай остолбенел и хотел что-то возразить, но Соколов его предупредил.
– Я сказал, что вы, конечно, согласитесь, тем более, что организация работы теперь будет совсем иная. Не будет строгого деления группы на теоретиков и экспериментаторов.
– Да, но...
– Я знал, Коля, что вы согласитесь. Я ему так и скажу...
Николай услышал быстрые удаляющиеся шаги Соколова.
–
– спросила Нонна.
– Я и, конечно, ты, мы будем работать у Котонаева. Новое направление.
Нонна помолчала, потом, как школьница, прошептала:
– Ну и хитрюга этот наш старикан, просто ужас!
3.
Нонна сидела рядом с Николаем в кабине водителя и непрерывно тараторила.
– Николка, сейчас мы проезжаем по дну глубокого оврага. Справа и слева сопки, очень высокие, метров по сто.
– Двести семьдесят, - поправил шофер.
– Да, двести семьдесят. Здесь дорога поворачивает на север...
– На восток, - вставил шофер.
– На восток, Николка. Очень красиво. Снег висит на ветвях елей. Такие огромные белые шапки снега. Чудо здешней зимы...
– Дрянь, а не чудо. Заваливает дорогу...
– Говорят, Николка, дрянь, а не чудо. Впереди прогалина, сопки кончаются, видны деревянные бараки.
– Не бараки, а блиндажи, - поправил шофер.
– Это вроде землянок?
– спросила Нонна.
– Вроде.
– Видны блиндажи вроде землянок. Подъезжаем ближе. К нашей колонне подходит толстый дядечка в валенках...
– Стежко.
– А кто он?
– Начальник испытаний.
– Так и есть, Николка. Это - начальник испытаний. Суровый, толстый Стежко...
– Не суровый, а очень веселый дядька, - вставил шофер и остановил грузовик.
– Выходите, радиокомментаторы, приехали.
Она взяла Николая за руку и повела к началу колонны, где возле первой машины собрались все приехавшие. В центре круга стоял Стежко и весело рассказывал, как они здесь живут.
– Тыщу километров туда, тыщу - туда, и ни одной души. Только дикие олени. Медведи попадаются... Ну, пошли, товарищи. Пообедаем, отдохнем и за дело...
– Скоро мальчики из соседнего института продемонстрируют свою работу, сказала Нонна.
Николай покачал головой:
– Жаль, что нам нечего показать...
Соколов отозвался:
– Если бы не вы, у них тоже ничего бы не получилось.
Николай понимающе кивнул и вздохнул. Ему мучительно захотелось вернуться в Рощино и немедленно начать работу в новом направлении. Котонаев или не Котонаев, какая разница. Идея блестящая. Он вспомнил несколько экспериментов, которые в свое время он не мог объяснить. Он несколько раз обсуждал их с Самарским, и тот тоже ничего не понимал.
"У меня то же самое, - говорил Самарский, - закономерность, которую подметила Нонна, выполняется только в среднем. А в деталях нет. Антижелезо тает, тает, и вдруг - стоп. Аннигиляция прекращается на минуту, две, три. Однажды на целых десять. А потом опять тает..."
Наверное, эти остановки в самосгорании антивещества и предвидел Котонаев. Новое научное направление
– Николка, тебе не обидно, что твоя идея о ядерном лазере уже осуществлена?
– Честно говоря, обидно. А с другой стороны... Это ведь не только моя идея. У Сеньки Паушева, оказывается, возникла та же мысль. Он даже ее рассчитал. Расчет послали в другой институт, а там теоретики начали хохотать. Говорили: "Изобрел велосипед. Создал дифференциальное исчисление через триста лет после Ньютона". Ты Семену об этом не говори...
Быстро сгустились сумерки, облака рассеялись и заблестели звезды. Воздух стал упругим от мороза. Синоптики предсказали эту погоду за неделю, но никто им не поверил. И вот сейчас ясный, безветренный, кристально-чистый вечер, а о предсказаниях синоптиков все забыли. Пусть себе предсказывают следующий ясный вечер через неделю, через месяц, через год. Это их работа. Если они угадывают, про них забывают, если нет - ругают на чем свет стоит...
Стежко прикомандировал к каждой группе ученых проводника, и они разошлись по наблюдательным блиндажам.
В блиндажах все получили темные очки.
– Пусть на всякий случай и он наденет, - настойчиво сказал проводник, подавая очки Николаю.
– Смотреть нужно вон на ту сопку. Запуск будет с седьмого квадрата...
Это было первое упоминание о запуске...
Молчанов тронул Нонну.
– Рассказывай очень подробно, - попросил он.
– Начинай сейчас, чтобы я хорошо представил себе все...
Она выглянула из-за деревянного края блиндажа.
– Мы сейчас в неглубоком блиндаже. Стенки обшиты деревянными досками. Никаких укреплений. Значит, никакого взрыва не ожидается. Впереди перед нами широкое, белое поле, которое сейчас не белое, а темно-синее. На небе ни облачка и много-много звезд. Они почти не мерцают. Такие спокойные, аккуратные звездочки. Вроде чего-то ждут...
Николай улыбнулся и прижал к щеке ее теплую варежку...
– Дальше, за полем серая невысокая сопка. Серая, потому что на ее склонах деревья. Если хорошенько присмотреться, то на вершине сопки какая-то вышка. Нет, это не вышка, это параболическая антенна. Пока впереди больше ничего не видно. Справа какая-то низенькая постройка. Только что там погасили свет.
Ее рассказ прервал громкий, на все поле, голос из радиорепродуктора.
– Надеть темные очки! Надеть темные очки! Запуск начнется с последним сигналом электрочасов...
Часы стучали так громко, что Николаю показалось, что он стоит не в блиндаже в открытом поле, а в большом гулком зале.
– Здорово стучат, - сказал он Нонне взволнованно.
– Не забудь рассказать самое главное...
– Хорошо. Я постараюсь. Только, пожалуйста, надень очки...
– Зачем они мне?
– Надень.