Голубой берег
Шрифт:
— Давай капли, — приказал я Карабеку, который уже накапал пять капель.
— Я сказал! — закричал мулла Шарап и, схватив здоровой левой рукой пиалу, бросил ее на пол. Пиала разбилась, и лекарство разлилось по полу. Старуха пришла в себя и застонала. Ей кончили перевязывать голову.
В комнате потемнело. Несколько незнакомых лиц снаружи прижималось носами к стеклам окна, заглядывая внутрь. Их приплюснутые к стеклу разъяренные физиономии были смешны и ужасны.
— Завесьте окно, — оказал я фельдшерице. —
Повторилась та же история: лекарство разлили.
— Карабек, скажи им, что в случае повторения я застрелю первого, кто разольет лекарство.
Вынув револьвер, я перевел предохранитель на «огонь». Барон и мулла Шарап замерли. Пять капель было налито. Совершенно неожиданно старуха бросилась вперед и, схватив пиалу, заорала: «Не дам, не дам, не дам!»
Ручкой револьвера я ударил ее по голове. Без звука она рухнула наземь. Барон и мулла бросились к выходным дверям.
— Назад! — крикнул я.
Они медленно пятились в угол, глазки их злобно сверкали из-под бровей. Они сжимали рукоятки ножей.
— Карабек, переводи: пусть повернутся лицами в угол и молчат.
Они исполнили требование. На дворе нарастал шум. Карабека с револьвером я поставил у выходных дверей. Исааку я велел наливать лекарство, сам стоял с винтовкой. Фельдшерица приводила старуху в чувство. Затем в полуоткрытый рот Джалиля я влил лекарство.
В дверь стучали все назойливее. «Откройте, — кричали, — вы отравите муллу Шарапа и Барона!»
— Барон, скажи, что ты жив и здоров и что больному лучше! — Я направил винтовку на Барона. — Подойди к дверям!
Он подошел, вслед за ним подошел и я.
— Дехкане, — крикнул Барон, — больному хорошо, мы ждем!
— Скажи: пусть расходятся, — прошептал я.
— Кто хочет, — сказал Барон колеблясь, — ухолите.
— Не хотим, не хотим! Пусти смотреть на Джалиля. Пусти!
Дверь шаталась под ударами.
— Пусть идет «Тагай-сельсовет» и Джамбек, — сказал я.
Барон повторил. Мы приоткрыли дверь, спрятав оружие за спину, и они оба вошли в кибитку. Тотчас же двери заперли.
Я рассказал, а Карабек им перевел всю историю. На требование составить акт Тагай ответил уклончиво. Волнение во дворе росло.
— Сам убил, а теперь отравил, чтобы молчал! — кричали во дворе. Волнение нарастало. Надо было
— Составляй акт! — закричал я.
Неожиданно Тагай вырвал винтовку у меня из рук и сказал:
— Не надо оружия, здесь басмачей нет!
Оглянувшись, я увидел, что Карабека за руку держал Барон и изо всех сил вопил: «Они убили и отравили Джалиля!»
За другую руку его держал Шарап.
— Товарищ начальник! — хрипло кричал Карабек. — Можно стрелять, можно?
— Вывести во двор, — распорядился мулла Шарап.
Я понял, что это означало. Это значило самосуд. Глупейший самосуд, организованный разжигателями религиозного фанатизма.
На дворе ревела толпа, подстрекаемая юродивым Палкой Моисея и другими друзьями Барона. Двери трещали. Еще секунда. — и они сорвутся с петель.
Вдруг все задрожало, вдали послышался нарастающий гул. Очередная лавина катилась где-то поблизости с гор. Толпа замерла. Мне запомнилась эта внезапная тишина: она была вызвана не только лавиной Вот в чем дело: в комнате под дребезжание стекол в окне раздался вдруг прерывающийся голос больного Джалиля:
— А, а… друг Барона, Оси-Яма, агроном из Яркенза, убил меня, — говорил он.
Мы все бросились к нему.
— Если умру… там, где каменные рыбы, — золото, отдайте…
И Джалиль снова закрыл глаза. Надо было действовать. Секунды решали все.
— Слыхал? — крикнул я растерявшемуся Тагаю, вырывая назад винтовку. — Арестуй Барона, он с контрабандистами и шпионами дело имеет!
— Арестовать можно! — сказал Тагай нерешительно.
— Садить некуда, — перебил Джамбек, — мы расписку возьмем, что, когда позовем, он придет!
— А ты поручишься? — спросил я.
— Поручусь, — ответил Джамбек.
— Ломай хлеб, — сказал я.
Джамбек испуганно попятился.
— Ломай хлеб и скажи, что ручаешься за своевременную явку Барона и что будешь здесь смотреть за больными как следует!
Джамбек разломал хлеб и поклялся, что никогда не есть ему хлеба, будь он проклят, если не явится Барон по первому зову и если не будет сам он ухаживать за Джалилем и если не разыщет его родных.
Это была самая страшная для него клятва; мне пришлось использовать ее для службы делу в этот трагический момент.
Тем временем старуха пришла в себя, незаметно открыла дверь и вышла на двор. В открытые двери сразу вломились люди со двора. В руках они держали камни и ножи.
— Карабек, переведи: Джалиля ранил японец Оси-Яма, друг Барона. Джалиль сам сказал. Джалилю я дал лекарство, и он поправляется.
Карабек перевел. Тагай подтвердил.
Барон молчал. Это был его проигрыш. Киргизы закричали, зашумели.
Когда первое впечатление от неожиданного заявления Джалиля улеглось и настроение толпы начало меняться, я встал на скамеечку и крикнул: