Голубой кедр
Шрифт:
Это была та самая заброшенная деревня, откуда они ушли ранним утром.
...
– Ну чем я виноват?
– устало спросил Лебедев. Пуще усталости томила недоуменная обида.
– Это все из-за тебя, - проворчал Игорь, не оборачиваясь. Он был расстроен, как ребенок.
– Это они нас водили. Твои приятели... Меня-то им с пути не свернуть, могли уж в прошлом году убедиться.
– Но ведь ты как раз и шел впереди!
– воскликнул Лебедев.
– А им это без разницы, кто впереди.
– Но мы ведь шли по компасу...
Игорь нервно дернулся на лавке, но промолчал.
"О чем мы спорим!
– ужаснулся
– И ведь всерьез, всерьез! Удивительно, до чего не приспособлен мозг к рассуждениям о диковинном. Вроде и фантастику читаем, да и известно, что немало в жизни необъяснимого, а все-таки хочется каждое событие на полочку соответствующую положить, табличку повесить: вот так может быть, а вот этак - нет. Ну-ну, попробуй, - усмехнулся Николай про себя.
– Никуда ведь не денешься: вон избушка, вон Игорь... а что за порогом?"
Кости ломило с непривычки, усталость то валила Николая в крепкий сон, то навевала дремотные видения, и всю ночь чудилось шуршание нити, старушечий шепот, словно бы пересчитывающий петли... Смутная тень растрепанной головы мелькнула перед лунным окном, и явь расплести от кружева сна было уже невозможно.
Наконец он вырвался из мучительной темной дремоты. За окном уже слегка брезжило. Спросонок Лебедеву показалось, что в тайге плачет вспугнутая птица. Но через секунду его пробрала дрожь, он узнал это переливчатое пение!
Как был, Николай выскочил на крыльцо и слетел со ступенек.
Она стояла там же, где и позавчера. Увидев Лебедева, умолкла. "Звала? Меня звала?" - не поверил он смутной надежде.
Он шел к ней тихо, будто подкрадывался. Камни в речке казались раскаленными.
– Это ты?
– спросил он недоверчиво.
– Ты... Как тебя зовут?
– Омсон-мама.
– Говор ее был как песня.
– Мама?!
– радостно засмеялся Лебедев.
– Ну какая же ты мама? Ты девушка. Ты как цветок. Можно, я буду звать тебя просто Омсон. Какое имя!..
– Сегодня вы пойдете к Омиа-мони, - начала было она, но вдруг насторожилась, прислушиваясь. Блеск утренней звезды отразился в ее глазах, и у Лебедева перехватило дыхание. О чем она? Разве об этом нужно вести речь сейчас?
Он схватил ее за плечи. Перламутровое одеяние прошелестело что-то, будто усмехнулось. Омсон упруго изогнулась в его руках. И тело ее словно бы вытекло из его рук, он очутился стоящим на коленях, прижимая к себе мокрый валун, а Омсон не было.
Лебедев поднялся, машинально отряхнул на коленях джинсы. Опустив взгляд, чуть не вскрикнул: он стоял босиком на заиндевелой траве!
Голова еще кружилась. Он перемахнул речушку, быстро поднялся на крыльцо, только сейчас почувствовав, что замерз. Дернул дверь - и едва не уткнулся лицом в лицо Игоря.
Стало неловко, как нашкодившему мальчишке. "Видел он? Что он видел?"
– Душно, - предупреждая вопрос, выдавил Лебедев.
– Не спится.
– Да, - Игорь опустил глаза.
– Смотри-ка, заиндевело. Рано в этом году. Скользко по камням идти будет.
– По камням?
– Да, пойдем по руслу. Быстрее и надежнее. Уж реку-то они в сторону не свернут!
– А что же вчера там не пошли?
– Вчера! Откуда я знаю, почему вчера поперся в сопки? Будто в спину кто толкал!
Лебедев прошел в избу. Упреки ему уже порядком надоели.
– Ладно, слушай, - примирительно сказал вдруг Игорь.
– Все дело в кедре...
В прошлом году мы делали
Так-то. И едва подумал это, как... вспомнил дорогу назад. Вот знаю почему-то, что сопочку обогнуть надо, а там налево, через кедрач - и стойбище наше. Вот те на! Будто бы тайга испугалась моей решимости, усмехнулся Игорь.
– Насторожилась вся. Ветер стих. Тропка сама под ноги стелется. Но ломанул я назло в чащу. Бурелом - через бурелом. Овраг через овраг. Еле оттуда вылез, надо сказать, и мелькнула-таки мысль вернуться, да вдруг слышу - тихий стон. Вгляделся - уже смеркалось кто-то лежит. Уж я струхнул... Однако подошел осторожно. Смотрю - да ведь это наша бабуля-сказочница! Чуть живая. Волосы в какой-то белой паутине, вся горит и бормочет: "Омиа-мони... Омиа-мони..."
Сердце Лебедева дрогнуло.
– Бабуля, говорю, зачем же ты сюда потащилась?
– продолжал Игорь.
– А она опять: "Омиа-мони..." Я посмотрел - что такое? Солнце уже село, луна еще не взошла, а за деревьями голубое сияние разгорается. Я пошел туда и увидел...
Голос Игоря пресекся. Николай с изумлением смотрел на его побледневшее лицо, нервничающие руки.
– Его вершины не разглядишь. Высота - обалдение! А цвет... Он и правда голубой. И в то же время он - всякий, - сбивчиво говорил Игорь. Птицы какие-то по нему порхают. Множество их. А зверья! Словно со всей тайги. Тигры - и рядом кабаны, как дрессированные. На меня ноль внимания. Я подошел ближе - и увидел еще одно дерево. Сначала показалось, что это цветущая яблоня, таким оно было белым. Но потом разглядел, что оно сплошь покрыто паутиной. Я смотрел, смотрел... И вдруг за моей спиной вскрикнула старуха. Ужасно вскрикнула! Я повернулся. Она стояла на коленях и грозила мне. Потом упала - и вытянулась.
Игорь опять замолчал.
– Ну!
– нетерпеливо подтолкнул его Лебедев.
– Ну... я вынес ее из тайги. Мертвую. Почему-то мне кажется, что если бы я шел один, то уже не нашел бы пути назад. Не знаю, почему. Однако стойбище оказалось совсем рядом. Будто бы его кто-то на время переместил поближе к той поляне... Когда я передавал тело старухи, выбежавшей навстречу родне, что-то зацепилось за пуговицу моей куртки. В темноте не заметил, а потом увидел вот что.
– Игорь вынул из кармана квадрат серого шелка и расстелил на столе, придвинув свечу.