Голубой Марс

Робинсон Ким Стэнли

За «столом столов» всегда было людно. Свежелицые молодые валькирии возвышались над высушенными на солнце старыми ветеранами, здесь присутствовали представители всех рас и категорий – таков был Марс в М-52, по сути – объединенные нации сами по себе. Памятуя о потенциальной разрозненности целого, глядя на такие разные лица и слушая смесь языков, в котором английский тонул в вавилонской сумятице, Арт изумлялся их многообразию.

– Ка, Надя, – сказал он, когда они сидели и ели сэндвичи, пробегаясь по записям ежедневника. – Мы пытаемся написать конституцию, которую готова будет принять любая культура на Земле!

Она отмахнулась и, проглотив кусок, ответила:

– Давно пора.

Шарлотта предложила взять декларацию, составленную в Дорсе Бревиа, как логичную начальную точку, чтобы обсуждать содержание конституционных форм.

Это предложение вызвало даже больше прений, чем те образцы, так как Красные и ряд других делегаций возражали против некоторых положений старой декларации и считали, что ее использование подорвет весь смысл настоящего конгресса.

– Ну и что? – ответила им Надя. – Мы можем поменять хоть каждое слово, если захотим, нам лишь нужно что-то, с чего можно начать.

Эта точка зрения была популярна среди большинства старых подпольных групп, многие из которых присутствовали в регионе Дорса Бревиа в М-39. Декларация, принятая там, стала лучшей попыткой подполья подписать то, в чем удалось достичь согласия, в период, когда оно не имело власти. Поэтому начать с нее казалось разумным: она давала некий прецедент, историческую преемственность.

Однако, когда они ее открыли и прочитали, оказалось, что старая декларация стала выглядеть пугающе радикальной. Запрет частной собственности? Запрет присвоения добавочной стоимости? Неужели они это провозгласили? Как это должно было работать? Они смотрели на безосновательные, не допускающие компромиссов положения и качали головами. В декларации не было ни слова о том, как достичь этих высоких целей, – она лишь устанавливала их. «Каменная скрижаль», как выразился Арт. Но сейчас революция победила, и настал час сделать что-то в реальном мире. Возможно ли придерживаться таких же радикальных идей, как те, что прописаны в декларации Дорсы Бревиа?

Трудно сказать.

– По крайней мере, здесь есть что обсудить, – сказала Надя.

Вместе с тем у всех на экранах возникли заголовки стандартных конституций, представлявшие собой наименования проблем: структура исполнительной власти, структура законодательной власти, структура судебной власти, права граждан, вооруженные силы и полиция, налоговая система, избирательная система, имущественное право, экономическая система, охрана окружающей среды, процедура внесения поправок и прочие. Предложения, по которым следовало прийти к согласию, тянулись страница за страницей – и все это переписывалось на всех экранах, правилось, оформлялось, бесконечно обсуждалось.

– Как обычное заполнение бланков, – заметил однажды вечером Арт, глядя через Надино плечо на какую-то особенно сложную блок-схему, напоминающую что-то из «алхимических» комбинаций Мишеля.

Надя рассмеялась.

Рабочие группы занялись различными положениями о правительстве, которые вырисовывались в их сборной конституции, которую теперь называли бланком бланков. Политические партии и заинтересованные группы склонялись к темам, волновавшим их сильнее всего, тогда как остальные сферы достались многочисленным делегациям шатровых городов, которые выбирали их сами либо получали принудительно. И после этого работа закипела.

Тем временем группа техников из кратера Да Винчи контролировала космос. Они не давали шаттлам ни войти в док на Кларке, ни произвести аэродинамическое торможение на марсианской орбите. Никто не считал, что только это обеспечивало им, марсианам, свободу, но так они ощущали некоторое физическое и психологическое пространство, в котором нужно работать, – вот что принесла им революция. Кроме того, они помнили битву за Шеффилд, и их призывал к действию страх гражданской войны. Энн находилась где-то далеко вместе с ка-кадзе, и случаи саботажа в необжитых районах происходили каждый день. Также существовали шатры, провозгласившие свою независимость ото всех, и несколько наднациональных отщепенцев. По большей части все пребывали в смятении, царило чувство едва сдерживаемого беспорядка. Они находились в пузыре среди потока исторических событий, и он мог лопнуть в любой момент. А если они будут мешкать, так и случится. Попросту говоря, настало время действовать.

Это было единственным утверждением, с которым все были солидарны, но это было очень важным утверждением. С течением дней потихоньку вырисовывались ключевые рабочие группы – люди, которые уже узнавали друг друга по решимости закончить свои дела, по желанию доработать целую статью, а не пункт. Отличаясь от остальных спорщиков, они работали под руководством Нади, которая очень быстро выявляла таких людей и обеспечивала всевозможной поддержкой.

Тем временем Арт бегал

туда-сюда в своей обычной манере. Вставал рано утром, снабжал работающих едой, питьем и информацией о текущей работе, которая велась в других залах. В целом складывалось впечатление, что дела шли совсем неплохо. Большинство подгрупп, взявшиеся за «заполнение бланков», подошли к работе серьезно: писали и переписывали черновики, прорабатывая слово за словом, предложение за предложением. Они радовались каждому появлению Арта – ведь он означал для них перерыв, еду и шутки. Одна группа юристов прилепила ему на ботинки поролоновые крылышки и отправила с колким сообщением в исполнительную группу, с которой находилась в ссоре. Польщенный, Арт решил оставить крылышки – почему бы и нет? То, чем они занимались, имело свойство смехотворной величавости – или величавой смехотворности, – ведь они переписывали правила, а он летал вокруг, точно Гермес или Пак, и крылышки были крайне уместны. И он летал каждый день, долгими часами. А после завершения работы закрывал все на ночь и шел в офис «Праксиса», где жил с Надей. Там они ужинали и говорили о продвижении за день, звонили делегатам на Землю, общались с Ниргалом, Саксом, Майей и Мишелем. А потом Надя возвращалась к работе перед своими экранами и обычно засыпала в кресле. Арт же возвращался на склад, вокруг которого кучковались марсоходы. Поскольку конгресс проходил в складском шатре, вечера здесь были совсем не такими, как в то время, когда они заседали в Дорсе Бревиа; делегаты часто не ложились допоздна и сидели на полу своих комнат, выпивали и вели беседы о текущей работе или о недавно завершившейся революции. Многие из них никогда раньше не встречались и теперь, познакомившись, заводили дружеские отношения, любовные романы, иногда ссорились. Такие вечера всем нравились, люди весело разговаривали, старались больше узнать о событиях дня – это была обратная сторона конгресса, «социальный час» в бетонных стенах комнат. Арту тоже нравилось такое общение. А затем наступал момент, когда он отключался и волна сонливости накрывала его с головой; иногда он даже не успевал доползти до своего офиса, где его ждал диван рядом с Надей, и он просто падал и засыпал, затем просыпался, замерзший и затекший, спешил в ванную, принимал душ и возвращался на кухню готовить каву и яву. Снова и снова… Дни сливались в один бесконечный, и это было чудесно.

На сессиях, где обсуждалось множество тем, участникам приходилось разбираться в очень сложных вопросах. Если не было ни государств, ни естественных или традиционных административно-территориальных единиц, то кто чем управлял? И как им соблюсти баланс между местной и мировой властью, между прошлым и будущим? Ведь представители многих унаследованных культур возражали против единой марсианской культуры.

Сакс, наблюдая за обсуждением этой проблемы с корабля, летящего на Землю, прислал сообщение, в котором предложил признать основной политической единицей шатровые города и крытые каньоны – по сути, города-государства, а единственной более крупной единицей – само всемирное правительство, которое будет регулировать только вопросы мирового масштаба. Таким образом, власть будет и местная, и мировая, но без государственной между ними.

Предложение вызвало более-менее положительную реакцию. С одной стороны, его преимущество состояло в том, что оно соответствовало уже сложившейся системе. Михаил, лидер партии богдановистов, назвал такое устройство разновидностью старой коммуны коммун, но поскольку идею выдвинул Сакс, его быстро прозвали «планом лаборатории лабораторий». Но, как тут же указала Надя, основная проблема так и осталась: Сакс лишь определил для них понятия местной и мировой власти. Им по-прежнему нужно было решить, сколько полномочий будет иметь предположительная мировая конфедерация над предположительными полуавтономными городами-государствами. Если много, то снова получится крупное централизованное Марсианское государство – многим из собравшихся такая мысль казалась невыносимой.

– Но если мало, – категорично заявила Джеки в секции прав человека, – то появятся города, где сочтут нормальным рабство, женское обрезание или любую другую дикость, основанную на признании нормой варварства, стоящего на неких «культурных ценностях». А это неприемлемо.

– Джеки права, – согласилась Надя, что оказалось настолько необычным, что привлекло всеобщее внимание. – Когда кто-то твердит, что какие-то фундаментальные права чужды их культуре, от этого дурно пахнет, независимо от того, кто это говорит – фундаменталисты, сторонники патриархата, ленинисты, наднационалы… Мне все равно кто. Здесь это им с рук не сойдет!