Голубой молоточек. Охота за сокровищами
Шрифт:
— Это неправда, Джек. Ты сам пожелал построить его в этом месте. Я просто согласилась, и тебе отлично это известно.
Румянец на его щеках внезапно уступил место бледности, а в глазах отразилось отчаяние, когда он осознал, что его подвела память.
— Я уже ни в чем не уверен, — проговорил он голосом старого человека и вышел из комнаты.
Жена двинулась следом за ним, но потом раздумала и остановилась возле окна. Лицо ее было сосредоточенно.
— Мой муж страшно ревнив.
— Поэтому он меня
— Он вызвал вас потому, что я его попросила. Я хочу вернуть мою картину. Это единственное произведение Ричарда Чентри, которое у меня есть.
Я присел на подлокотник клубного кресла и вновь вынул блокнот:
— Вы можете ее описать?
— Это портрет молодой женщины, написанный в довольно традиционной манере. Краски резкие и контрастные — излюбленные цвета индейцев. У нее светлые волосы и черно-красная шаль. Ричард находился тогда под сильным влиянием индейского искусства.
— Картина относится к раннему периоду?
— В общем-то я и сама не знаю. Человек, у которого я ее купила, не мог определить время написания.
— Почему вы думаете, что это подлинник?
— Думаю, я могу судить об этом по ее внешнему виду. Продавец также гарантировал ее подлинность. Он был другом Ричарда еще со времен Аризоны. Он лишь недавно поселился в Санта-Тересе. Его зовут Пол Граймс.
— У вас есть фотография картины?
— У меня нет, но у Граймса есть. Уверена, что он разрешит вам посмотреть. У него небольшая галерея в центре города.
— Может, будет лучше, если я сначала поговорю с ним. Могу я позвонить от вас?
Она провела меня в комнату, где за старым письменным столом сидел ее муж. Поцарапанная дубовая облицовка боковин стола странным образом контрастировала с изысканными деревянными панелями из индейского дуба, покрывавшими стены. Баймейер не повернул головы в нашу сторону. Он пристально вглядывался в висевшую над столом фотографию, сделанную с самолета. На ней была изображена самая глубокая дыра, которую мне только приходилось видеть.
— Это моя медная шахта, — с мрачной гордостью объявил он.
— Я всегда терпеть не могла эту фотографию, — сказала его жена. — Мне бы хотелось, чтобы ты ее снял.
— Благодаря ей у тебя есть этот дом, Рут.
— Наверное, я должна чувствовать себя счастливицей. Ты ничего не имеешь против того, чтобы мистер Арчер позвонил отсюда?
— Пожалуйста, избавь меня от этого. Я решительно против. В доме, стоящем четыреста тысяч долларов, должен же быть хоть какой-то угол, где человек может спокойно посидеть.
Сказав это, он резко поднялся с места и вышел из комнаты.
II
Рут Баймейер прислонилась к дверному косяку, демонстрируя очертания своей фигуры. Она была уже далеко не первой молодости, но теннис и, возможно, злость помогли ей сохранить стройность.
— Ваш
— Не всегда. Но последнее время у него нервы в ужасном состоянии.
— Это имеет отношение к пропаже картины?
— Это лишь одна из причин.
— Каковы же остальные?
— В общем-то их тоже можно связать с картиной. — Она немного помолчала, видимо колеблясь. — Наша дочь Дорис учится в университете и начала там общаться с людьми, которые кажутся нам неподходящей для нее компанией. Вы понимаете, что я имею в виду.
— Сколько лет Дорис?
— Двадцать. Она на втором курсе.
— Дорис живет дома?
— К сожалению, нет. Она переехала в прошлом месяце, в начале осеннего семестра. Мы подыскали ей квартиру в городке рядом с университетом. Разумеется, я хотела, чтобы она оставалась дома, но Дорис заявила, что у нее такое же право на личную жизнь, как у Джека и у меня. Она всегда очень критически относилась к тому, что Джек пьет. Да и к тому, что это делаю я, если уж быть полностью откровенной.
— Дорис употребляет наркотики?
— Кажется, нет. Во всяком случае она не наркоманка. — Некоторое время она молчала, очевидно, стараясь представить себе жизнь дочери. Лицо ее выражало тревогу. — Я не очень-то высокого мнения о некоторых людях, с которыми она знается.
— Вы имеете в виду каких-то конкретных лиц?
— Есть там один парень, Фрэд Джонсон, которого она как-то привела домой. Откровенно говоря, его и парнем-то назвать трудно — ему уже лет тридцать. Один из вечных студентов, которые вертятся возле университета, потому что им нравится его атмосфера, а может быть, и легкие заработки.
— Вы подозреваете, что это он украл картину?
— Так однозначно я бы утверждать не решилась. Но он интересуется искусством, является научным сотрудником здешнего музея и посещает лекции на эту тему. Он слышал о Ричарде Чентри. У меня такое впечатление, что он много о нем знает.
— Ну, наверное, то же самое можно сказать обо всех студентах-искусствоведах.
— Наверное, вы правы. Но Фрэд Джонсон проявил необычайный интерес к этой картине.
— Вы можете мне его описать?
— Попробую.
Я еще раз достал блокнот и облокотился на письменный стол. Миссис Баймейер села на вращающийся стул и повернулась ко мне.
— Цвет волос?
— Рыжеватый блондин. Довольно длинные волосы. На макушке уже слегка редеющие. Но он компенсирует это за счет усов. У него такие длинные, щетинистые усы, напоминающие сапожную щетку. Зубы в скверном состоянии. Нос чересчур длинный.
— А глаза? Голубые?
— Скорее, зеленоватые. Откровенно говоря, именно они меня и беспокоят больше всего. Он никогда не смотрит прямо на собеседника, во всяком случае, когда разговаривает со мной.