Голубой жасмин
Шрифт:
— Лелла и в самом деле жемчужина сиди Касима.
— Кейша расправила длинную, в несколько ярдов, вуаль и удовлетворенно улыбнулась. — При таком же врожденном чувстве красоты, как у матери, и такой же дьявольски горячей крови, как у отца, немудрено, что он выбрал именно вас.
— Кейша, я собираюсь к его отцу и очень нервничаю.
Старушка внимательно взглянула прямо в глаза отражению Лорны, а потом, улыбаясь, коснулась прядки белокурых волос.
— Теперь эмир уже не так суров, как до болезни. Не надо бояться его.
Но Лорне все-таки было боязно. Она почти не сомневалась, что он распорядится отлучить своего сына от нее.
Пришел Касим
За дверью находился зал приемов — великолепный, пышный; в таком зале в старину на одном из диванов вполне мог возлежать султан, попивая шербет и слушая музыку рядом со своей любимой наложницей.
Note62
Полумесяц — символ ислама, как крест — символ христианства.
Лорна смотрела на Касима, и в ее синих глазах затаилась бездна вопросов. Он же в черной с золотом одежде, с особой золотой повязкой на голове, обозначавшей его высокое положение, был величественно великолепен и заставлял ее сердце биться еще сильнее. Торжественный наряд, строгая прямая осанка и несколько суровый вид делали его чужим и далеким.
— Прошу тебя, скажи! — Слова сами рвались из груди. — Я знаю, что твой отец отошлет меня!
Его взгляд остановился на лице девушки, ноздри расширились и задрожали, словно самая мысль о разлуке с нею вызывала в нем яростный протест, словно он нуждался в ее обществе ничуть не меньше, чем в пустыне. Касим уже открыл рот, чтобы сказать Лорне что-то важное, но в этот момент дверь распахнулась и одетый в белое слуга с отменной вежливостью пригласил их следовать за ним.
Еще через мгновение они уже стояли перед лицом Хусейна бен Мансура — могущественного эмира племени саади, главы большого арабского клана, корни которого прослеживались задолго до крестовых походов.
У него были большие выразительные глаза и жесткое лицо человека, привыкшего управлять. Старый, гордый, он даже в болезни сохранял величественность, полулежа на высоких подушках в кровати с балдахином до самого потолка.
Долго и внимательно рассматривал эмир Лорну, такую маленькую, хрупкую, растерянную в этом арабском наряде. Взгляд его остановился на вуали, которую девушка сжимала пальцами, но не прятала за нею лица, потом медленно перешел на Касима, молча и напряженно стоявшего в ногах широкой кровати. В комнате находились и другие люди, очевидно какие-то чиновники, также хранившие молчание.
— Итак, сын мой, — на лице эмира стала медленно появляться улыбка, и тотчас же все, находившиеся в комнате, почувствовали, как спало напряжение, — значит, это и есть та самая белокурая румия, которую ты выбрал себе в жены, а?
При этих словах над Лорной словно разверзлось небо, раздался удар грома, а затем снова воцарилось молчание. Она растерянно смотрела на Касима. Нет, невозможно! Наверное, это сон, безумный, невероятный сон!
При виде ее растерянности губы Касима искривились в язвительной улыбке.
— Отец пожелал, чтобы я взял жену, и я выбрал тебя, — произнес он с вызовом.
Лорна стояла, утратив дар речи, и понимала, что все смотрят на нее. Так вот о каком возмещении убытков и искуплении грехов говорил Касим прошлой
Вентилятор под потолком издавал тихое, гипнотическое урчание. Теперь девушка поняла, для чего на нее надели и это шелковое платье и эту вуаль… Здесь, у государственного ложа эмира, должно состояться бракосочетание и должны прозвучать обеты! Все в ней протестовало; хотелось закричать: нет! Только не так — без любви, без нежности, без всякой надежды на грядущее счастье! Ведь она-то жаждет только его любви, сердечной привязанности, а без них какое же может быть счастье, какая радость!
Note63
Публичное покаяние (фр.).
Но тут Лорна вспомнила незабываемые мгновения с Касимом: прогулки в песках под рассветным небом, как они делили опасности песчаной бури, как он выдавал ее друзьям-кочевникам за мальчика, — и протест замер на ее губах. К тому же она считала, что все равно у него в плену — в плену его загадочности и мощи, и если именно этого он от нее хотел, то ей следует покорится его воле.
И девушка склонила голову, давая всем понять, что согласна стать его невестой. Потом, как в тумане, выслушала слова чиновника в длинных одеждах и коснулась затейливой вязи священного Корана. В знак того, что теперь она полностью предается во власть мужа-араба, над ее головой взмахнули кривой саблей, украшенной драгоценными камнями. Да, всего несколько слов, и Касим — ее муж!
После короткой церемонии эмир подозвал ее к себе и надел на шею мерцающее ожерелье.
— Теперь ты — одна из саади, дочь моя. Торжественный момент, а?
Он улыбался, но лицо, похожее на бронзовую маску, изъеденную неумолимым временем, было грустным и изможденно-усталым, а холодные руки заметно подрагивали. Наверное, только ради отца Касим и женился!
— Я благословил ваш брак, — произнес эмир утомленно, держа ее за руки. — Надеюсь, и Аллах много раз благословит его во имя свое и ради блага племени саади.
— Благодарю вас, господин мой, — прошептала Лорна, после чего ее проводили в соседнюю комнату, укутали в роскошный плащ и в носилках перенесли из отцовской половины дворца в сыновнюю.
Новость о женитьбе принца Касима быстро разнеслась по всему городу. Отдыхая в своих покоях, Лорна слышала крики «Аллах акбар!» note 64 , а вскоре раздались выстрелы и треск фейерверков: люди высыпали на улицы, чтобы отпраздновать такое замечательное событие.
Note64
Аллах акбар — Аллах велик! (араб.). Восклицание радости, облегчения, вроде нашего «Слава тебе. Господи!».
Все это казалось Лорне каким-то сном, и его было не стряхнуть даже тогда, когда Тюркейя пришла сказать, что ее ждет многочисленная группа женщин, желающих поздравить новобрачную. Из соседней комнаты доносились их смех и болтовня, и Лорна содрогнулась при мысли, что придется выходить к ним, изображая на лице счастье и радость.
— Что с тобой, сестричка? — От тихого отчаяния, переполнявшего глаза новобрачной, улыбка Тюркейи увяла. — Я думала, ты любишь Касима! Разве тебе не больше всего на свете хотелось стать его женой?