«Голубые Орхидеи»
Шрифт:
— Какой отель, леди?
— Блумфилд-Хиллз, — ответила Надя.
К тому времени, когда они добрались до гостиницы «Американа» в Бирмингеме, куда по своему выбору решил отвезти их шофер, Надя поняла, что мама очень больна.
Их комната была огромной, с двумя двуспальными кроватями, каких они в России и не видели. Большой телевизор был подвешен к потолку, стены украшали морские пейзажи, а на полу лежал роскошный голубой ворсистый ковер.
Надя без сил свалилась на кровать.
— Валя, — прошептала она, —
Когда Надя услышала шум воды в ванной, она с трудом села и протянула руку за Валиным медвежонком. В ее сумочку были засунуты катушки ниток, иголка и маленькие ножницы, сейчас она достала их, с усилием вставила нитку в иголку и разрезала шов на спине у медвежонка, обнажив тонкий тюль, которым тот был набит.
Мучительный приступ кашля скрутил ее. Когда приступ отпустил, она достала пакет с американскими долларами. После всех расходов на самолет, поддельные паспорта и другие бумаги у нее осталось только одиннадцать тысяч долларов. Их будет достаточно, если расходовать бережно, пока она не найдет свою подругу Соню.
Она вытащила часть тюля и вложила обратно пачку в десять тысяч долларов, оставив тысячу на расходы по отелю, затем снова зашила голубого медвежонка. Это, конечно, всего лишь предосторожность. На случай…
Закончив, Надя снова откинулась на подушки гостиничной постели, черные и белые пятна мелькали у нее перед глазами.
— Валентина, — из последних сил позвала она. — Валя…
Девочка вышла из ванной. Щеки ее раскраснелись.
— Мама! — воскликнула Валентина. — Ванная такая красивая. Стены оклеены цветными обоями, и я насчитала десять полотенец! Там есть даже большое белое полотенце для пола и маленький флакончик с шампунем и…
— Валентина, — прошептала Надя, протягивая руку, чтобы притянуть к себе дочь.
— Мама? — спросила Валентина, встревоженная тоном матери.
— Тише. Я должна что-то сказать тебе… Теперь ты в новой стране, но я не хочу, чтобы ты забыла меня, папу или Мишу… потому что мы всегда будем с тобой независимо от того, куда ты поедешь и что будешь делать.
— Мама? — глаза девочки стали огромными, в них затаился страх. — Мама, ты куда-то уходишь?
— Надеюсь нет, — сказала Надя, тяжело дыша. — Мне бы хотелось быть с тобой всегда. — Слезы побежали по ее щекам, губы задрожали, но она заставила себя произнести, — но если я не смогу… Валя… — Больше она ничего не смогла сказать.
— Мама, мама, мама! — рыдала Валентина, бросившись к матери на грудь.
Мать и дочь прильнули друг к другу, Надя собралась с силами и погладила мягкие красивые блестящие волосы Валентины.
— Моя деточка, моя доченька, моя Валенька, — снова и снова
ГЛАВА 4
Дождь превратился в изморось, серую и бесконечную.
Два сотрудника скорой помощи, едва взглянув на Валентину, положили Надю на носилки и повезли через автостоянку к своей большой зеленовато-желтой машине.
— Эй, милашка, с ней все будет в порядке, — сказал служащий за конторкой, взглянув на девочку, застывшую на месте, в то время как вой сирены скорой помощи постепенно затихал в ночи. — У тебя есть кто-нибудь, кому бы ты могла позвонить, детка? Может быть, папа?
Ошеломленная и смертельно напуганная Валентина, услышав слово «папа», которое показалось смутно знакомым, кивнула.
Дежурный пожал плечами, обрадованный, что сможет сбыть ее с рук.
— Тогда хорошо, детка, позвони папе. Он приедет и заберет тебя. — Купив ей пепси из автомата и плитку Херши, он отвел ее назад в номер. — Я оставлю записку дневному дежурному, — пообещал он и ушел.
Во вторник сестра Мэри Агнес из Детского дома Св. Винсента и Сары Фишер поставила школьный сильно потрепанный микроавтобус «Форд» на стоянку у гостиницы «Американа». Даже в утренние часы было трудно дышать из-за июньской жары. Мэри Агнес обливалась потом под длинным черным платьем.
Она проверила бумаги, составленные час назад после телефонного звонка от директора социальной службы в Понтиаке округа Окленд. Маленькая девочка, лет восьми или девяти, осталась одна в номере гостиницы, когда ее мать увезли в госпиталь Уильяма Бомонта. Мать умерла прошлой ночью от осложнений на сердце после воспаления легких. Ночной дежурный написал записку о ребенке, но записка потерялась, и девочка два дня оставалась в комнате одна, пила воду из-под крана и смотрела телевизор.
Мэри Агнес вздохнула, выходя из машины. Еще один осиротевший ребенок, еще одно разбитое сердце. Она обычно не давала волю своим эмоциям, она любила детей, и ей было нелегко сохранять необходимую дистанцию.
Мэри Агнес постучала в дверь и, не получив ответа, открыла ее ключом. Она вошла в комнату и прищурилась, привыкая к темноте помещения.
Поразительно красивая маленькая девочка сидела, сжавшись посередине аккуратно застеленной постели, ее спутанные волосы черными как смоль локонами струились по плечам. На ней было надето мятое голубое платье, а огромные глаза смотрели на телевизионный экран напряженно, как будто в состоянии транса. В руках она сжимала голубого плюшевого медвежонка.
— Валентина? — мягко окликнула Мэри Агнес.