Голубые следы

Винтман Павел Ильич

1941

Идиллия

Живем, как дети. Без греха Выходим на берег нагими. Спокойным, величавым гимном Течет могучая река. Живем, как дети. Вечерком, Когда луна луга осветит, Шершавые заводим сети, Входя в реку, как входят в дом. Живем, как дети. На обрыв Выносим щедрую награду, Несем, как гроздья винограда, Трепещущие гроздья рыб.

1941

Фрина

Художник

женщину любил В далеком городе Афинах, И небо было голубым, И море было темно-синим. И в мрамор уходил резец, Ища безмолвного ответа, И женщина была раздета, И был прекрасным образец. И тело женщины нагим Само казалось изваяньем. И мстили женщине враги, Ее гетерой называя. Стерпела стыд, стерпела боль. Скрипел резец, крошился камень. Из камня родилась любовь, Ушла — и будет жить веками. Художник женщину любил. В далеком городе Афинах… А ты, а ты согласна быть Моей гетерой Фриной?

1941

Ямбы

1. «Какой бы урожай росы …»

Какой бы урожай росы Ни собирали с трав рассветы, Но если б не было грозы, Еще не начиналось лето. Я повторять готов азы Твоих путей, моя эпоха. Живу я, может быть, неплохо, Но с нетерпеньем жду грозы.

2. «Я рад, что в небе облака…»

Я рад, что в небе облака, А на земле — томленье мая. Я наполняю свой бокал И тост заздравный поднимаю. Желаю девушкам весны, Юнцам — уверенного «годен!», Бойцам — победы, детям — сны, А женщинам — широких бедер.

3. «Все будут начинать сначала…»

Все будут начинать сначала, Все будут знать, а не уметь. Они еще не испытали, Что значит — страх, что значит — смерть. Я помню зимнюю дорогу, Я видел бой, я был в бою. Теперь я знаю, что не дрогну, Когда тревогу вновь пробьют.

4. «Я не любил простых стихов…»

Я не любил простых стихов, И опасался рифмы точной, Я был до старости готов Лепить узор капризных строчек. Но в наши дни, перед грозой, Когда невиданным боям быть, Когда немыслим слов узор,— Чертовски мужественны ямбы.

1941

«Я люблю тебя, мое время…»

Я люблю тебя, мое время, Не за то, что ты лучше вчерашних. За винтовки привычное бремя, За косые полеты шашек. Пусть мы часто теряем стремя, Пусть еще далеко до цели, Я за то люблю тебя, время, Что умру я не на постели.

1941

Автобиография

Если б я не писал стихов, Верно,

был бы уже командиром. Я б смотрел на рождение мира Через пламя ночных костров. Я бы шел впереди бойцов, Вел в атаку, в разведку ползал. Я принес бы большую пользу, Если б я не писал стихов.

1941

Голубые следы

Нет, не зря торжествует охотник, Поднимая ружье на бегу, — Остаются в просторах холодных Голубые следы на снегу. С этой долей поэту б сравниться, Как ружье, поднимая строку, А стихи на холодных страницах — Голубые следы на снегу.

1941

«Дорога торная, дорога фронтовая…»

[1]

1

Это и все следующие стихотворения, наброски к поэме присланы поэтом в письмах жене из военного училища, а затем из действующей армии.

Дорога торная, дорога фронтовая, Поникшие сады, горящие стога, И в злой мороз, и в зное изнывая, Идти по ней и вечность постигать. Такая в этом боль, тоска кругом такая В молчанье деревень и в дымном вкусе рос… Дорога торная, дорога фронтовая, Печальная страна обугленных берез.

5/IX–1941

«Мне легко ходить по свету…»

Мне легко ходить по свету, Шевеля листвою слов, Мне не надобны советы Критикующих ослов. И в боях кровопролитных, Где дрожат и не ужи, Мне не надобны молитвы, Я и так останусь жив. Если ж путь уже измерен, Если сочтены года,— Я хочу упасть, не веря В то, что умер навсегда. Не поймут моей дороги — Голубой, как луч сквозь дым, Люди медленного бога, Люди маленькой звезды.

4/XI–1941

«Мне снятся распечатанные письма…»

Мне снятся распечатанные письма, И блеск пера на цензорском столе, И кляксы черные. О, сколько, сколько лет, Как на сукне зеленом повелись Вы. И ручка в поисках измен, как пистолет, И радость мимо, горе — мимо, счастье — мимо. О жесткая войны необходимость, О сгустки чувств людских на цензорском столе.

14/XI–1941

Путеводное

В боях мы не грубеем — только руки, А сердцем стали, кажется, нежней. Нас осеняют светлые хоругви Любви к народу, к родине, к жене. Без жалоб мы пускаемся в дорогу, И где-нибудь, на энском рубеже, Последний шаг мы отдадим народу, Последний вздох — оставленной жене. Мы потому уверены в Победе, Нам потому неведом жалкий страх, Что юность наша с мужеством — соседи, Что нежность наша — ярости сестра.