Голубые солдаты
Шрифт:
— Разрешите, товарищи, присутствовать на отработке задания?
Надо полагать, что наши виновато улыбающиеся рожи сказали ей больше всяких слов. Она тоже улыбнулась широко, по-дружески, но все еще не переступала порога.
— Что же ты, Галя… Заходи! — крикнул я. — Знакомься с товарищами.
Колесов вышел из-за стола, протянул ей руку.
— Мы тут малость того… Словом, сама понимаешь. Извини. Ну и вообще, кто старое помянет, тому глаз вон. Узнаешь нас поближе, не пожалеешь, что к нам пошла.
Так радистка Галя Маркова стала нашим боевым другом.
Глава 11. РАЗГРОМ ЗАСЕКРЕЧЕННОГО
Самолет приближался к линии фронта. Могуче гудели моторы. Казалось, вот-вот в иллюминаторы ворвется слепящий свет прожекторов и по корпусу самолета застучит смертоносный горох осколков зенитных снарядов. Да, это может случиться в любую минуту. Но пока небо по-прежнему остается черным.
Украдкой поглядывал на Галю, видел, что этим же заняты и мои друзья. Ведь она впервые летела с нами. Хотелось знать, каково ей сейчас, что она думает, как будет себя вести в случае опасности. У нас, мужчин, уже не раз совершавших подобные рейсы в тыл врага, и то нервы были напряжены до предела. Говорят, у женщин нервы послабее. Должна же как-то проявиться эта слабость на лице, в жестах, в глазах.
Не знаю, чувствовала ли Галя, что мы наблюдаем за ней, но держалась она молодцом, по крайней мере внешне. Отвечала на наши шутки, улыбалась, словом, вела себя так, как бывалый, хорошо обстрелянный и закаленный опасностями авиадесантник.
В тыл врага самолет проник над торфяными болотами, вклинившимися в передовые позиции противника. Прожекторы едва не нащупали нас, а несколько зенитных снарядов, выпущенных гитлеровцами, видимо, наугад, разорвались на почтительном расстоянии от правого борта…
Галя прыгала третьей — после Бодюкова и Рязанова.
Мы очень торопились, чтобы как можно ближе приземлиться друг от друга, тем более что времени до рассвета оставалось не так уж много.
Как только я окликнул девушку, она очутилась у двери, торопливо, будто смахивая пот, провела ладонью по лбу и, цепко ухватившись за вытяжное кольцо парашюта, оглянулась.
Я махнул рукой.
— Прыгай!
Галя кивнула, прижала локти к телу и боком вывалилась из самолета…
Приземлялись среди низкорослого кустарника. Грунт под ногами был мягкий, податливый. Очевидно, полевые карты отличались большой точностью, и мы, выбрав по ним место высадки, попали в намеченный район: на участок высушенных незадолго до начала войны болот. Пока глаза привыкали к тьме, я собрал парашют, затем начал искать своих товарищей. Как было условлено, раз, другой выкрикнул по-перепелиному. Прислушался. Повторил позывные еще и еще раз. Первым откликнулся Бодюков, за ним — Колесов, и вскоре вся группа уже была в сборе. Зато грузовой парашют мы искали не менее часа.
Теперь нужно было пробираться к торфоразработкам, которые находились примерно в полутора километрах от места нашего приземления. Мы надеялись, что там удастся отыскать старые штабеля торфа, выложенного для просушки еще до войны, чтобы укрыться среди них на день.
Шли гуськом по воде вдоль края болота. Топь надежно скрывала следы наших ног, и никакие ищейки гитлеровцев не смогли бы напасть на наш след. Впереди шагал Бодюков, ощупывая дно тонкой жердью, найденной у заброшенного охотничьего шалаша. Я замыкал шествие. Галя шла предпоследней, метрах в двух от
— Никаких привалов! Если ты устал, то передай рюкзак со взрывчаткой Борису.
Колесов подошел ко мне, шепнул:
— Не о себе я… Мне-то что. А вот Галя…
— Она такой же боец, как и мы, — нарочито сухо ответил я.
— Эх, яблочко, понимать надо, — бросил с упреком Колесов. — Распорядись, чтоб она батареи мне отдала.
Я подозвал к себе Маркову, спросил:
— Сильно устала?
— Нет, совсем немного. — сказала она.
— Отдай аккумуляторные батареи Колесову.
Галя замялась.
— Их нет у меня.
— Как нет! Где же они?
— Вася Рязанов взял.
Колесов молча вернулся на свое место.
— Пошли дальше, товарищи, — скомандовал я.
Рассвет застал нас уже на торфоразработках. Мы разместились под одним из уцелевших штабелей торфяных брикетов, сложенных в виде пирамиды. Проверили снаряжение, позавтракали и, установив порядок дежурства, легли отдыхать.
День выдался жаркий. Солнце припекало вовсю, и даже в тени было очень душно. На востоке, на косогоре, виднелось село, окруженное небольшими перелесками. Мимо него проходил большак, от которого ответвлялась дорога к торфоразработкам. В насыпи, тянувшейся через болото, зияли три бреши у взорванных мостов. По большаку довольно часто катились грузовые. автомашины то в одиночку, то колоннами. Село казалось безлюдным, вымершим.
Часов в десять утра одна из машин свернула в нашу сторону. Мы насторожились. Гитлеровцы, конечно, могли заподозрить, что самолет появлялся ночью в районе болот не зря. Возможно, в крытом брезентом кузове машины сюда прибыли солдаты охранных войск с ищейками, чтобы пошарить по зарослям, прочесать их огнем и обыскать территорию торфоразработок. Вступать в бой с охранниками мы не собирались. Если уж драться, то лишь на самый худой конец.
Подал команду готовиться к отходу, но отходить не пришлось. Машина остановилась на насыпи невдалеке от первого взорванного моста, постояла немного, потом быстро попятилась к большаку. Ни солдат, ни овчарок. Видимо, шофер свернул сюда по ошибке.
Больше никаких происшествий в тот день не случилось, и мы спокойно пробыли в своем укрытии до вечера.
С наступлением темноты покинули торфоразработки и двинулись к ближайшему лесу, решив, что он будет исходным рубежом для наших разведок. Лес, однако, оказался совсем не таким могучим и густым, каким он выглядел издали. Изреженный варварскими порубками (след хозяйничанья оккупантов), пересеченный широким шрамом просеки, выходившей к большаку, он просматривался насквозь из края в край, поэтому мы не задерживались в нем. За большаком начиналось просторное поле, дальше снова виднелись леса.