Голубые солдаты

Игнатов Петр Карпович

Я не ошибся. Как ни тяжело бывало порой Валентину, он ни разу не подумал списаться на берег и работал на новом месте с увлечением, брался за любую, даже самую черную работу. Заменял кочегаров, вместе с матросами драил палубу шваброй, но основное рабочее время проводил у машин и, как неплохой слесарь, помогал машинистам в текущем ремонте двигателей. Старший механик по достоинству оценил его пытливость, старательность и рабочую сметку и постепенно стал поручать ему работу машиниста. В следующую навигацию Валентин уже плавал третьим механиком, хотя в ту пору ему было всего шестнадцать лет…

С

нетерпением все мы ждали его приезда на первую побывку. И вот он появился перед нами — с сундучком, в котором лежали подарки для всех: матери — шкатулка, оклеенная ракушками, мне — термос, старшему брату — книга Грина «Алые паруса», младшему — «матросский» нож. Честно говоря, это был обыкновенный перочинный нож, но стоило Валентину сказать, что нож матросский, как он сразу приобрел в глазах Гени новые, неоценимые качества.

Рассказам не было конца. Геня не отходил от нашего «морского волка». Еще бы! Валентин был участником таких необыкновенных приключений!..

Как-то ночью «Талла» стояла у берега. На большом судне, шедшем в это время по реке, неожиданно лопнула цепь рулевого управления. Вильнув в сторону, судно со всего хода наскочило на маленькую «Таллу», и та сразу начала тонуть. Изо всей команды в момент аварии на «Талле» были только Валентин и двое матросов, остальные ночевали в городе.

Спасаясь от духоты, Валентин перебрался спать из кубрика на палубу. Очнулся он уже в воде, куда его сбросило сильным ударом. Валя обо что-то расшиб себе голову и едва не захлебнулся. Вынырнул на поверхность и увидел, что «Таллы» нет: она лежала на дне, и только ее труба и мачты торчали из воды. Кругом тьма, какой-то грохот, мечущиеся по волнам блики отраженных береговых огней. Валентин закричал. Его тотчас же заметили с судна, потопившего «Таллу», вытащили на палубу. И тут он вдруг вспомнил, что в кубрике «Таллы» остались два матроса — его товарищи. Забыв о голове, не раздумывая, он тотчас же ринулся за борт, добрался под водой до кубрика «Таллы», из последних сил схватил одного матроса, потерявшего сознание, и выплыл с ним на поверхность; затем, немного отдышавшись, снова нырнул и вытащил тело второго матроса, убитого при столкновении пароходов…

«Таллу» вскоре подняли из воды. Команда приступила к ремонту, но Валентину уже не пришлось плавать на ней. В награду за смелый поступок управление речного пароходства выдало ему премию и перевело его на большой пароход «Феодосию» вторым механиком…

На следующую побывку он приехал к нам через год. Это уже был настоящий моряк, крепкий, мужественный юноша, выглядевший не по годам взрослым. Забавно было смотреть, как солидно сидит он за обеденным столом, положив на него загорелые мускулистые руки. Из-под расстегнутого ворота рубахи видна полосатая тельняшка, плотно облегающая широкую грудь. В правой руке коротенькая трубка, набитая душистым табаком.

Против него, подперев голову руками, сидит Геня и будто завороженными глазами, раскрыв рот, глядит на брата, слушает его рассказы о службе на «Феодосии».

— Мама, разреши закурить! — спрашивает Валентин.

— Кури уж! — отвечает Геля. Она недовольна, что он пристрастился к табаку, но тут уж ничего не поделаешь. А Валентину очень к лицу эта прокуренная, видавшая виды трубка, подаренная

ему старым моряком — боцманом «Феодосии».

Валентин закуривает. К потолку поднимаются белые колечки дыма.

— Так вот, значит, навигация подходила к концу, — продолжает Валентин свой рассказ, посасывая мундштук трубки обветренными губами. — Получили мы распоряжение идти на зимовку. «Феодосия» вышла в последний рейс — из Керчи в Ростов. Тяжелый был рейс. Ты, Генка, и представить себе не можешь, каким лютым бывает ветер. Будто ножами режет лицо, руки, насквозь пронизывает. Палуба обледенела. Море — черное, гривастое, злое. И чем дальше от Керчи, тем хуже. Под Таганрогом море уже замерзло. Шли за ледоколом, прокладывавшим нам путь. Ветер свистит, завывает. Льдины бьются о борт, треск, скрежет. И вдруг слышим…

Валя делает паузу, раскуривает погасшую трубку. Геня от нетерпения ерзает на стуле, но не решается поторопить брата и только шмыгает носом.

— И вдруг слышим вой сирены! — продолжает Валентин. — А уже темно было: смеркается-то зимой рано. Сирена не умолкает, воет, воет, прямо за душу хватает вопль этот. Сигнал бедствия подавало небольшое суденышко. Затертое льдами, оно стало тонуть. Люди перебрались на лед, и только один старый механик остался на судне, у сирены. Как назло, ветер разъярился пуще прежнего, начал ломать лед.

«Феодосия» вовремя подошла к месту аварии. Задержись она немного — и было бы поздно. Весь экипаж «Феодосии» спасал людей, барахтавшихся в ледяной воде. Спасли всех, кроме механика, который пошел на дно вместе с судном.

— И ты тоже спасал? — спрашивает Геня.

— А как же! Смотреть мне, что ли, как другие спасают?

— Страшно было?

— Страшновато! — отвечает Валя. — Обвязали меня веревкой, спрыгнул я за борт. Льдины под ногами так и пляшут. Скользко, мокро, холодно. Один раз не удержался на ногах, ушел с головой под воду, а она, как кипятком, тело мое обожгла. Веревка оборвалась. К счастью, рядом был наш боцман. Услышал он мой крик и выхватил меня из воды.

— Я бы, наверное, сразу утонул, — говорит, поеживаясь, Геня. — Меня в холодной воде судорога за плечи хватает.

— Это потому, что ты слабенький! — Валентин обнимает брата сильной рукой. — Мускулы у тебя как у цыпленка. Куда это годится! Каждое утро обязательно делай гимнастику, тогда окрепнешь, наберешься силы и никакая судорога не будет тебе страшна.

Поплавав механиком на разных судах Азово-Черноморского флота, Валентин решил закончить техническое образование и поступил в машиностроительный техникум на Смоленщине, при Людиновском машиностроительном заводе.

Случилось так, что он опоздал к началу занятий в техникуме. Его приняли сверх нормы, но стипендию дать не могли.

Это не остановило Валю. Он, конечно, мог бы обратиться за помощью к нам, и мы с матерью помогли бы ему. Но самолюбивый юноша решил, что он сам сможет заработать себе на жизнь. Долгое время мы даже не знали, что он остался без стипендии. Много позже, когда я спросил его однажды, почему он скрыл от нас это, Валя ответил:

— Ведь тебе-то, папа, никто не помогал. Больше того, после смерти отца ты кормил мать и сестру. Ну а мне одному, молодому, здоровому, много ли надо? Вот и обошелся.