Голые тетеньки (сборник)

Холодок Владимир

– Я – плохо.

– А я – хуже некуда.

– Ваше отношение к кооперативам? – спросила корреспондент.

– Положительное.

– Очень положительное.

– Я их просто люблю.

– А я их люблю выше крыши. Я жену так не люблю.

– Вот, кстати, о женах, – сказала корреспондент, – у вас спрашивают, правда ли, что вы женаты на дочери бывшего первого секретаря э-э…

– Неправда! Перед тем, как идти на телевидение, я с ней развелся.

– А вы? – спросила корреспондент зеленого Петра Петровича. – Правда ли, что ваша жена – двоюродная сестра бывшего Председателя президиума…

– Неправда! Вы видите, я пишу заявление? Это – на развод. Она мне больше не жена.

Корреспондент продолжила:

– Многие зрители озабочены

состоянием экологии в нашем городе. Говорят, что ваши заводы…

– Неправда! Мы спускаем в речку только экологически чистый мазут.

– А мы – только экологически чистый цианистый калий.

– Но на ваших заводах нет очистных сооружений, – сказала корреспондент, – когда вы их построите?

– Завтра.

– А я – сегодня.

– А я – прямо сейчас. Разрешите позвонить (набирает номер). Вася, приступай! Через пять минут доложишь (кладет трубку). Все, построили.

– Прошу прощения, – вставила корреспондент, – как вы считаете, к какому крылу партии вы относитесь, к правому или левому?

– Я – к левому.

– А я – к крайне левому.

– А я – левее некуда. Левее капитализма.

– А я – на полметра левее.

– Тогда извините, – прервала корреспондент, – зачем вам это нужно?

– Мне – не нужно.

– А мне – тем более.

– Да я чихать хотел.

– А мне – вообще наплевать… Главное, чтоб избрали.

– А мне главное, чтоб мандат.

Корреспондент подвела итог:

– Вы поняли, дорогие зрители, что перед вами выступили два совершенно достойный кандидата. Так пожелаем им обоим счастья и успехов на этом нелегком политическом поприще.

Я до самых выборов мучился: кого выбирать? Зашел в кабину и обоих вычеркнул. Когда вычеркивал – плакал. Таких ребят загубил: и накормить, и одеть, и обуть. Из других кабинок, смотрю, люди тоже в слезах выходят.

Так и зарубили достойных из достойных. Поэтому я обращаюсь к избирательным комиссиям, если без них нельзя обойтись: в следующий раз утверждайте хоть близнецов, хоть тройняшек, хоть кого, но пусть хотя бы один из них будет с родинкой на щеке. Чтоб отличить можно было.

Встреча с Шопеном

Я подумал: уж если с кем-то встречаться в музыке, то лучше с Шопеном. И пошел на концерт в филармонию. Почему концерт ожидался хорошим? Во-первых, потому, что ожидался Шопен. Во-вторых, пианистка ожидалась известная. В-третьих, в зале передо мной никто не сидел, не маячил. Зал полон, а передо мной – никого. Бывает же такое в жизни – повезет ни с того ни с сего, а спасибо сказать некому.

Когда на сцену вышла пианистка, обаятельная, величественная и почти молодая, все сразу стихли и напряглись. Она элегантно прохаживалась по сцене на фоне открытого рояля и до того просто набрасывала творческий портрет великого композитора, что с Шопеном для меня сразу все стало ясно. Затем она объявила два ноктюрна и села за инструмент. Перед игрой ей пришлось подождать, пока не рассядутся опоздавшие. И вот тут передо мной на свободное место сел Гриша. Я сразу узнал, что это Гриша. Потому, что на руке его была татуировка: «Гриша». Вид у Гриши был такой, как будто человек в поезде ехал недели две. Но я сосредоточился на Шопене. Тем более, что зал уже наполнила его божественная музыка. Пианистка невидимыми нитями приковывала к себе, и образовался такой треугольник – я, Шопен и пианистка. И больше – никого. Но оказалось, что еще и – Гриша. Потому, что правой рукой он начал нервно чесать свою голову, локтем разрывая все мои связи с Шопеном. Я подался корпусом влево и с трудом наладил прерванный контакт. Но и Гриша не сидел, сложа руки. Вторую руку он запустил за ворот пиджака и начал яростно чесать между лопаток, кряхтя от удовольствия. Возможно, от Шопена у него пошли по телу мурашки, и он снимал неприятные ощущения. Я наклонился вправо. Гриша – тоже. Чесаться он перестал, но вскинул взъерошенную голову вверх и стал изучать лепные украшения на потолке. Из его волос мне на колени выпала обгоревшая

спичка. Я положил спичку на место, откуда она выпала, и нервно сместился влево. Сзади раздался чей-то недовольный выдох в мой затылок. Я замер в этом положении. Во мне все кипело и бушевало. Ни один композитор не вызвал бы во мне бурю таких сильных чувств, как этот Гриша. А он тем временем наклонился тоже влево и достал из своей хозяйственной сумки на полу кукурузную палочку. Поужинав палочкой, Гриша секунды четыре сидел, не двигаясь. Потом он наклонился к своим ботинкам. Мне самому стало интересно, что он собирается делать с ботинками на концерте. Может, они ему жмут, поэтому он вертится? Я тоже наклонился и посмотрел. Гриша подтянул носки на обеих ногах. Видимо, от музыки носки у него сползли. Только тут я заметил, что мои соседи справа и слева тоже заглядывают вниз, интересуются, что там делает Гриша. Оказывается, он не только меня заинтриговал. Тут меня тихонько тронули сзади и спросили:

– Что он там делает?

Я повернулся и ответил любопытствующей женщине:

– Носки подтягивает.

Женщина шепнула на ухо своему соседу:

– Носки подтягивает.

И новость пошла по рядам.

В перерыве ближайшие к Грише зрители поручили мне поговорить с ним. Наблюдать за Гришей, конечно, интересно, но хочется и Шопена послушать. Все-таки, деньги платили за Шопена, а не за Гришу. Нашел я его в туалетной комнате. Он радостно плескался у раковины и чистил зубы.

Я подошел и сказал:

– Извините, Гриша, но зрители просят вас на концерте не вертеться. Вы же мешаете. Вам что, Шопен не нравится?

Он прополоскал рот и ответил:

– Мне что Шопен, что Пушкин – все едино. С вокзала мы, сутки поезда ждем.

Я как представил наш вокзал, так в глазах у меня потемнело, а во рту устойчивый привкус появился. Ведь на нашем вокзале можно киномассовки за 13-й век снимать. Причем, без декораций, не привлекая артистов со стороны, без грима и без дополнительных костюмов.

А Гриша уже побрился и ботинки ваксой почистил. Потом он разделся по пояс и сунул загривок под струю. Он закричал и закрякал, заглушая первый звонок. Потом, растираясь полотенцем, сказал:

– Ты не переживай, ухожу я счас. А вместо меня друг придет. Мы один билет на двоих взяли. Я выйду, а он зайдет. Друг вертеться не будет, он спокойный.

На второе отделение пришел друг Гриши. Был он в сапогах, пиджаке на голое тело, с узлами и чемоданами через плечо.

К концу концерта я узнал, что друга Гриши зовут Коля – это по татуировке. Что на ужин он любит вареные яйца с чесноком – это по запаху. Что рост его около двух метров – это на глазок. И что храпит он во сне – это по слуху.

Свадьба с режиссёром

Лично я за то, чтобы у каждой женщины было много свадеб. Чем больше, тем лучше. Пусть у них будут свадьбы деревянные, оловянные, золотые. Главное, чтоб все они были железобетонные. По прочности. И особенно – самая первая.

Когда я замуж шла, об этом не думала. По любви шла за Костика. Нервов он, конечно, мне много попортил, но довела-таки я его до сельсовета – расписались мы с ним.

А чем все кончилось? Прожили мы с Костиком душа в душу всего три часа. А на четвертом часу совместного проживания Костик нашу свадьбу вынужден был покинуть. Уже неделю у нас медовый месяц идет, а Костика нет. Не принимает он участия в медовом месяце.

А как начиналось все хорошо да ладно! На помолвке родители Костика предложили свадьбу безалкогольную делать. Они интеллигенты – в конторе оба сидят. А мои – наотрез, нет, говорят, свадьбу будем играть русскую. Они у меня на ферме оба. Сошлись наши родители на полубезалкогольной. Это значит, по две бутылки на человека – и ни грамма больше. Чтоб все трезвые были. Ну, папанька мой потом пару фляг бражки приготовил, на всякий случай. Это если кому не хватит двух бутылок. В общем, полубезалкогольная. Так и объявили по поселку. Тут заволновались гости приглашенные. Дед Самарин так и сказал: